него к Стреляному незначительные вопросы и настойчивое предложение выпить. А выпить Стреляному хотелось всегда. И все было бы хорошо, поддайся он на уговоры оставить начальственный кабинет и переместиться в шашлычную «Риони» на Арбате. Но нет. Подлая лень сковала волю Стреляного. Ему никуда не хотелось идти. В кабинете было тепло и надежно. Стреляный с превосходством посмотрел на увеличивающийся поток людей, спешащих по бульвару с работы домой, и предложил выпить, не отходя от рабочего места. Для этого предназначался большой несгораемый шкаф. На одной из его полок между папками было пространство, аккуратно застеленное куском целлофана. Словно наготове стояли два граненых стакана и рядом лежали сухари, яблоко и карамель.

Каперанг, не дожидаясь приказа, достал из кейса бутылку коньяку и уверенно разлил по полстакана.

Пилось легко. Под веселые россказни моряка появилась и вторая бутылка. Сумерки мягко заполнили пространство кабинета. Собутыльники беседовали почти шепотом, попыхивая друг на друга сигаретами. Но спокойное угасание дня внезапно прервал резкий, настойчивый стук в дверь. На пороге стояли офицеры — члены комиссии парткома по борьбе с пьянством и алкоголизмом. Каперанг мысленно попрощался со своим дивизионом подводных лодок, а Стреляный грустно уставился на пыльную казенную люстру, осветившую его кабинет.

Вторую бутылку полковник Стреляный допивал уже один, сидя на кухне своей малогабаритной квартиры. Мысли плохо выстраивались в ряд, и по всему получалось, что завтра соберут специальное заседание парткома, где заслушают персональное дело коммуниста Стреляного... Это конец карьеры. Стреляный Даже не пытался проанализировать — кто же на него настучал. А то, что комиссия пришла по чьей-то наводке, сомнению не подлежало. Но какая разница, когда вокруг столько сволочей.

... И все-таки в жизни существуют не только сволочи. Были у Стреляного друзья. И друзья высокопоставленные. Потому, благодаря их стараниям, уже на следующее утро полковник Стреляный, поддерживая тяжелую непохмеленную голову, вместо своего кабинета пребывал на борту транспортного самолета, взявшего курс из заснеженного Подмосковья в жаркую Африку. Полковник осторожно налил в пластмассовый стаканчик коньяку из термоса и поразился своему открытию.

Он никак не мог вспомнить, в какой части Африки находится эта самая Ангола, куда его уносил самолет.

В Луанду прилетели ночью. Состояние Стреляного было тяжелым. Виной тому спирт и шоколад — угощения сердобольных летчиков во время полета. Очень хотелось спать. Однако советский офицер, будь он даже полковником центрального аппарата, своим желаниям не хозяин. На африканском аэродроме какой-то лейтенант бегал вокруг Стреляного и все норовил снять с него шинель и папаху. Но полковник не поддавался на уговоры. Ангольцы с удивлением и завистью разглядывали необычный головной убор. Выяснилось, что поспать Стреляному не удастся, получено предписание срочно доставить его к месту службы в штаб Южного округа в город Менонгу.

Но сесть в самолет, вылетающий в провинцию, — дело непростое.

Полковник еще не знал, что единственным эффективным средством передвижения для ангольцев являются советские военно-транспортные самолеты. Сутками они околачиваются вокруг аэродрома в ожидании очередного полета. Как только самолет становился под погрузку, ангольцы начинали возбужденно готовиться к штурму.

Закончив погрузку, советские, а чаще всего ангольские военные отходят от люка, и к нему в едином порыве устремляется толпа, несущая над собой детей, тюки, бидоны, корзины, а иногда и отчаянно мычащих телят. Заканчивается посадка просто. Люк автоматически приводится в движение, сбрасывая лишних на бетонку.

Крича и цепляясь, ангольцы вываливаются из самолета, как из переполненной консервной банки. Ушибы, переломы, раны, неизбежные при такой посадке, как правило, никого не смущают.

Полковнику Стреляному путь в самолет проложили с высшими почестями. Дали в воздух несколько очередей из автомата. Ангольцы, сгрудившиеся у самолета, попадали на бетонку. Стреляный, важно покачивая усталой головой в каракулевой папахе, прошел мимо них. За его спиной оставался восхищенный галдеж местного населения.

Прошло время, и военный советник полковник Стреляный по-хозяйски встречал на аэродроме в Менонге группу подполковника Рубцова. С крыши строения, называемого «бункер», он, потягивая пиво, наблюдал, как на летное поле выгружаются прибывшие члены «научной экспедиции». Только когда Рубцов подошел к строению, полковник сверху, потрясая рукой с зажатой в ней банкой пива, отрекомендовался:

— Эй, подполковник! Я Стреляный. Встречаю вас. Идите садитесь в «газик». Мне еще нужно парой слов перекинуться с летчиками.

Въехав в Менонгу, группа разделилась. Профессор проворно исчез знакомиться с одному ему ведомыми историческими редкостями. Женя отправилась в местный госпиталь, а Рубцов, Санчес и Найденов на том же «газике» были доставлены в расположение полковника Стреляного. Штаб помещался в доме, более напоминавшем барак в каком-нибудь отдаленном российском гарнизоне. Хозяином здесь, судя по всему, был огромный старинный стол, рассчитанный персон на сорок. Стол потрескался, потерял свой цвет. Столешница, когда-то выложенная в шахматном порядке квадратами из Разных пород деревьев, теперь доживала свой век под матовым слоем пепла, песка и жира, отполированного многими сотнями локтей.

Львиные лапы, на которых держался стол, грузно вдавились в земляной пол.

— Сколько же за этим столом военных советов проведено, — уважительно подумал вслух Найденов.

— Кем? Стреляным? — недоверчиво спросил Рубцов.

Санчес похлопал по столешнице, будто по спине бывалого боевого товарища: «Португальцами. Ему должно быть лет сто!»

Рубцов склонился над картами, разбросанными по всему столу. На них разными чернильными разводами были нанесены малопонятные ориентиры и военные объекты. Подполковник крутил карты перед собой и не мог в них разобраться.

Но появился Стреляный и все объяснил:

— Да что ты там изучаешь, все равно ни хрена не поймешь. Это карты нашего района. Он вот так идет. А это — пятно от портвейна. Португальский, густой, в пузатых бутылках. А тут, вроде горы, — коричневым обведено — бутылка пивная лопнула. Представляешь, у самого основания. Банки в этих условиях намного надежнее. А иероглифы, смотри какие, точно елочки, по всем картам проходят. Не поверишь — мой попугай спьяну прогуливается. Я ему кличку дал — Генералиссимус. Так он, гад, когда трезвый — выговаривает, а хлебнет из моей кружки, и получается — Герасимус. Совсем как у школьного классика Тургенева.

Сейчас он спит. Мы вчера полночи над картами колдовали.

Рубцов слушал полковника Стреляного внимательно. Склонялся над картами, на которые указывал военный советник. Изучал пятна и со знанием дела кивал головой.

Найденов пытался разгадать — разыгрывает их Стреляный или проверяет. Не может же на самом деле полковник нести такую околесицу. К тому же в присутствии кубинского офицера. Санчес наблюдал за происходящим со снисходительной улыбкой. Поймав встревоженный взгляд майора, смутился и отошел к окну, давая понять, что разговоры русских его не интересуют.

Стреляный продолжал в том же духе.

— Они, гады, бочку самогона отбили у унитовцев и приволокли сюда.

«Кроме тебя, — говорят, — никто не распределит». -"Правильно", — согласился я и забрал у них эту бочку.

Рубцов отодвинул карты в сторону и спокойно предложил:

— В таком случае — наливай!

— Молодец, подполковник. Хвалю за прямоту! — Стреляный вскинул голову и сверкнул на присутствующих лихим глазом. Потом протянул руку Рубцову:

— Будем без церемоний. Полковник Стреляный как-никак пострадал за демократию.

Санчес подошел к нему и вежливо поинтересовался:

— Товарищ Стреляный не будет протестовать, если я отправлюсь готовить личный состав?

— Да, да. Иди, милый, — отпустил его Стреляный и, больше не обращая внимания на кубинца, азартно