ответственный за все, что творится в Анголе, изучил информацию, доложенную полковником, и выделил разработку двух направлений. Первое — выведение генерала Двинского из реальной сферы влияния на разработку боевой операции. Второе — привлечение профессора к сотрудничеству.

Долго Григорий Никитич ломал голову, как бы подступиться к Двинскому, зная крутой нрав афганского генерала. Но ничего путного придумать не мог. Разработка операции по захвату Старой крепости шла к концу, и до генерала стали доходить слухи о ней. Он не вмешивался, но Проценко чувствовал, что его непосредственный начальник готовит рапорт в Москву.

Выход нашелся сам. Генерал Двинский решил выехать в штаб Южного округа и лично проинспектировать работу военспецов. Проценко обязан был сопровождать генерала. Он очень не любил подобные вояжи, страшась малярии и прочей гадости. Из этих опасений и созрел план.

«Хорошо бы Двинскому подхватить малярию», — подумал Проценко и для пущей исполнимости своего желания приказал медсестре Хасановой, давно сидевшей у него на крючке, не заставлять генерала делать противомалярийную прививку. Женька сопротивлялась, но под угрозой разоблачения ее связи с Пановым сдалась.

Нужно ж было оказаться организму Двинского на редкость крепким, с мощной иммунной системой. Три дня Проценко наблюдал за ним во время поездки и не находил никаких признаков начинающейся лихорадки. Генерал с присущей ему энергией лез в самые зловонные лагеря, спрятанные в джунглях. За ним, кряхтя, охая и проклиная все на свете, следовал полковник Проценко.

Но через три дня малярия победила. Генерала в беспамятстве отправили в Луанду. По дороге чуть не умер. Проценко не на шутку испугался.

Брать на свою душу убийство не входило в его планы. Но пронесло. И вот сегодня, впервые за время болезни, генерал вызывает его к себе. И надо же — и то и другое дело — в четверг. Именно в четверг! Будто других дней в неделе мало. От этих мыслей Григорий Никитич разнервничался и оделся без надлежащей этому дню тщательности.

По дороге в свой кабинет пытался вспомнить имя-отчество Найденова, но не вспомнил.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться. Майор Найденов по вашему приказанию прибыл.

— Опять по аллее вышагивал? На пальмы мочился?

— Никак нет.

— Странно. Ну, рассказывай.

По четвергам Григорий Никитич предпочитал не садиться, чтобы не мять свежевыглаженные брюки. Поэтому неловко, несколько боком передвигался по кабинету, искоса наблюдая за советовским зятем. Найденов еле сдерживал охватившее его волнение.

— Генерал Панов приказал прибыть к вам за получением инструкций.

— Как же тебя угораздило? Дома жена, дети, к тому же зять самого... Гордиться должен! Честь мундира, понимаешь ли, беречь. Уж не говорю о Родине, которую ты своим поступком дискредитируешь. Стыдно... Честно скажу, от тебя не ожидал. Народ тут разный, бывает, и пьянствует, и чужим женам под юбки лезет. Но ведь своим, советским. Мы их осуждаем, воспитываем. А твой поступок выходит за рамки даже недозволенного.

— Товарищ полковник, ничего предосудительного между мной и ангольской гражданкой не было. Встречались на уроках португальского языка... — нескладно начал оправдываться майор.

— Перестань, Найденов, — перебил его Григорий Никитич, презрительно махнув рукой. — Она сама, призналась. Здесь. В этом самом кабинете. Пока ты пьянствовал с подполковником Рубцовым. Ну, то отдельный разговор.

— Ана была у вас?

— Была. И, основываясь на ее показаниях, я сделал вывод, что ты соблазнил девушку.

— Вранье!

— Майор Найденов, выбирайте выражения!

— Виноват, товарищ полковник.

— Еще как виноват. Никуда не деться. Придется исправлять положение.

Найденов решительно произнес:

— Ни на какие действия, направленные против Аны, не соглашусь. Со мной поступайте со всей строгостью, а ее трогать не имеете права.

— Кому ты на хрен нужен. Тоже мне кавалер... Дон Жуан. Наблудил и еще в герои лезет. Пусть за это твоя жена и тесть краснеют. Я до твоего сведения довожу приказ: «Лично познакомиться с профессором Вентурой и обеспечить его участие в операции».

— Отца Аны?

— Смотри, догадливый. Не требую от тебя непорядочных поступков. И так насовершал. Но, как говорится, суп отдельно, а мухи — отдельно. С девицей спутался по собственной инициативе, а с отцом будешь работать по моему приказу.

— Почему вы сами его не пригласите?

— Потому что речь должна идти не о военной операции, а об экспедиции, организуемой при нашем содействии, с научными и познавательными целями. Найденов понял — ему давали шанс.

— Значит, если я уговорю профессора, мои отношения с Аной будут квалифицироваться как служебные?

— Это еще заслужить надо.

— А вдруг профессор не согласится?

— В таком случае я лично закажу тебе билет в Москву к любимой жене.

— Ана знает о ваших планах?

— О них знаем ты и я. Утечка информации равносильна измене Родине.

Может, тебе действительно лучше в Москву? Подумай. Тогда и с девушкой встречаться не обязательно.

— Согласен.

Проценко продолжал кружить по кабинету, наслаждаясь победой. На его лице возникло подобие улыбки, и он с пафосом произнес:

— Я знал, что чувство долга для советского офицера превыше всего!

Отсидеть пять суток Рубцову не довелось. В санчасть прибежал запыхавшийся помдеж и передал приказ Емельянова срочно прибыть в госпиталь.

Моряки были рады избавиться от сумасбродного гостя. Поэтому быстро усадили Рубцова в джип и пожелали счастливой службы. Подполковник на прощание окинул их мрачным взглядом. Но стоило за окном машины замелькать открытым солнцу и ветру улицам, как им овладело игривое настроение. Похмелье словно рукой сняло. Рубцов вспомнил, что вчера был замечательный день. И получилось же у него по- умному уладить конфликт с Нинкой. А то, что Панов кричал, так на то и генерал. Зато он, Рубцов, ведет себя так, как считает нужным, и никто ему здесь, в этой дыре, не указ.

Возле госпиталя прохаживался Емельянов. Коротко поздоровавшись, он жестом предложил Рубцову следовать за ним. Они прошли по коридору на кубинскую половину, где располагались палаты для военнослужащих с Острова Свободы. Вошли в одну из них. На кровати лежал человек, лицо которого было заклеено кусками пластыря. Длинные черные волосы помогли узнать в этом безлицем мулате вчерашнего Нинкиного знакомого. Мулат с трудом приоткрыл один глаз, над которым нависал лиловый набрякший синяк.

— Узнаешь? — строго спросил Емельянов, показывая рукой в сторону подполковника.

Мулат кивнул, что-то прошепелявив, и Рубцов с удовольствием отметил, что с несколькими зубами его противнику пришлось расстаться.

— Подполковник Рубцов, — официально обратился Емельянов, — объясните, чем вызвано вчерашнее ваше поведение?

— А тем, что эта падла мою жену взасос при всех поцеловал и к тому же облапить намеревался, — вызывающе ответил Рубцов и непроизвольно сделал шаг вперед, отчего в единственном зрячем глазу Оливейры промелькнул ужас.

Емельянов обратился к мулату по-португальски: