утверждает, что деятельность спутника аморальна. Все здесь происходит тупо и механически, без каких- либо человеческих чувств – бум, бум, бум. Автоматизированный комплекс услуг. Мне это не мешает, как, впрочем, и большинству людей, – просто экономия времени. Джиму, однако, подобное не нравится, поскольку он сентиментален.
Две правые руки поднялись в угрожающем жесте, голова же громко заявила:
– К черту все! Мы тут настолько сентиментальны, что дальше некуда. В каждой комнате играет музыка, девушки должны обращаться к гостю исключительно по имени – и никак иначе! Чего еще надо? – вопил писклявый голос. – Чего? Брачная церемония до и процедура развода после, чтобы все было законно, – так, что ли? А может, мы должны учить девушек вышивать крестиком, а ты будешь платить лишь за то, чтобы увидеть слегка приоткрытую лодыжку? Послушай, Сол. – Голос зазвучал тише, в нем послышались зловещие нотки. – Послушай, Хайм. Мы знаем, как дела делаются. Не вмешивайся в наши, а мы оставим в покое твои. С сегодняшнего дня наши ведущие будут включать Шварца во время каждой передачи на Землю, в самой середине знаменитого главного номера, когда девушки… ну, ты знаешь. Да, именно эту часть передачи я имею в виду. Мы организуем настоящую кампанию. Мы обеспечим переизбрание Биллу Шварцу. А этот цветной зануда потерпит сокрушительное поражение.
Сол не произнес в ответ ни слова. В большом, устланном коврами кабинете царила абсолютная тишина.
– Ничего не скажешь, Сол? Так и собираешься сидеть?
– Я приехал сюда к девушке, которая мне нравится, – ответил Сол. – Ее зовут Спарки Риверс. Я хотел бы ее увидеть. – Он чувствовал себя совершенно измотанным. – Она не такая, как остальные… По крайней мере, те, с которыми я был, – пробормотал он, потирая лоб. – Нет, сейчас я слишком устал. Я передумал. Ухожу.
– Если она настолько хороша, как ты говоришь, то тебе вовсе не придется тратить силы, – рассмеялась голова, довольная своей шуткой. – Вызови сюда шлюшку по имени Спарки Риверс, – бросила она в микрофон; одновременно рука нажала кнопку на столе.
Сол Хайм устало кивнул. Возможно, мутант прав. К тому же именно за этим Сол сюда и прилетел – за древним испытанным средством.
– Ты слишком много работаешь, – участливо проговорила голова. – В чем проблема, Сол? Проигрываешь? Тебе и впрямь нужна наша помощь.
– Помощь, шпомощь, – издевательски передразнил Сол. – Мне нужно шесть недель отдыха, и притом не в «Золотых вратах». Сесть в такси и отправиться в Африку – охотиться на пауков, или что там сейчас модно.
Из-за всех своих проблем он основательно отстал от жизни.
– Большие пауки-копатели давно никого не интересуют, – сообщила голова. – Теперь снова охотятся на ночных бабочек.
Правая рука Уолта показала на стену. Там за стеклом Сол увидел три огромных радужных экземпляра, освещенных ультрафиолетовой лампой.
– Я сам их поймал, – сказала голова и тут же начала возмущаться: – Нет, это не ты их поймал, а я. Ты их увидел, но в морилку засунул их я.
Пока близнецы спорили, кто из них поймал африканских бабочек, Сол Хайм молча дожидался появления Спарки Риверс.
Первоклассный и дорогостоящий – и к тому же темнокожий – частный детектив Тито Кравелли из Нью- Йорка вручил сидевшей напротив женщине сводку, полученную от компьютера «Альтак 3-60». Это была хорошая машина.
– Сорок больниц, – сказал он. – Сорок пересадок за последний год. Статистически маловероятно, чтобы в Резервном фонде органов ООН за такое короткое время нашлось столько донорского материала. Однако это вполне возможно. Короче говоря, у нас снова ничего нет.
Майра Сэндс задумчиво разгладила складки юбки и закурила.
– Выберем несколько больниц наугад. Я хочу, чтобы ты проследил как минимум за пятью или шестью. Сколько на это понадобится времени?
Тито молча подсчитал.
– Допустим, два дня. Если мне придется лично с кем-то встречаться. Однако полагаю, что хотя бы часть вопросов удастся решить по телефону…
Ему нравилось пользоваться продукцией Американской видеотелефонной корпорации; это означало, что он мог решать свои дела, сидя за «Альтаком 3-60». Как только появится что-нибудь интересное, он введет данные в компьютер и тут же получит результат. К «Альтаку» он испытывал искреннее уважение. Год назад, когда приобрел машину, та оказала ему хорошую услугу. Кравелли не позволял ей простаивать без дела. Но иногда…
Ситуация была непростой. Майра Сэндс относилась к тем людям, что любят ясность и определенность во всем. Либо «а», либо «б». Она как никто другой умела использовать аристотелевский закон исключенного среднего. Тито восхищался этой сорокалетней женщиной, привлекательной, высокообразованной, светловолосой. Она сидела напротив него выпрямившись, в желтой блузке из кожи лунной лягушки. У нее были длинные изящные ноги. Острый подбородок свидетельствовал о неуступчивом характере. Майра была типичная деловая женщина. Будучи одним из крупнейших специалистов в области терапевтических абортов, она имела высокооплачиваемую работу, пользовалась заслуженным уважением коллектива и отдавала себе в этом отчет. А Тито Кравелли с почтением относился к каждому, кто имел свое дело. В конце концов, он тоже был сам себе хозяин. У них с Майрой было нечто общее. Естественно, Майра, будучи ужасным снобом, стала бы это отрицать. Для нее Тито Кравелли был лишь работником, нанятым для проверки, а точнее, получения некоторых сведений насчет ее мужа.
Тито никак не мог понять, почему Лэртон Сэндс на ней женился. Наверняка с самого начала между ними возникли разногласия – психологические, социальные, сексуальные и профессиональные. Невозможно объяснить, какие химические процессы связывают мужчину и женщину, а затем заключают супругов в оковы ненависти и вынуждают их причинять друг другу боль. Бывает, что такое продолжается в течение девяноста лет. Кравелли видел уже столько подобных случаев, что предпочитал оставаться холостяком.
– Позвони в больницу Латтимор в Сан-Франциско, – велела Майра. – В августе Лэртон произвел там пересадку селезенки некоему майору. По фамилии, кажется, Воллек или что-то в этом роде. Помню, тогда Лэртон… как бы это сказать… слишком много выпил. Это было ближе к вечеру, за обедом. Лэртон что-то болтал насчет «крупной суммы» за селезенку. Видишь ли, Тито, ООН жестко фиксирует цены на отдельные органы, и цены эти не слишком высоки. Даже напротив, они слишком низкие… Именно поэтому фонду так часто не хватает органов. Вовсе не из-за отсутствия поставок. Причина в том, что реципиентов чертовски много.
– Гм… – пробормотал Тито.
– Лэртон всегда говорил, что если бы фонд органов решил поднять цены…
– Вы уверены, что речь идет о селезенке? – спросил Тито.
– Да, – кивнула Майра, выпуская струйку серого дыма, который потянулся к лампе у нее за спиной, образовав легкое облачко.
На улице уже стемнело – было полвосьмого вечера.
– Селезенка, – повторил Тито. – В августе этого года. В больнице Латтимор в Сан-Франциско. Майор по фамилии…
– Сейчас мне кажется, что фамилия была Воццек, – вмешалась Майра. – Или это композитор?
– Это название оперы, – сказал Тито. – Оперы Берга. В наше время ее редко ставят. – Он снял трубку видеофона. – Свяжусь с администрацией Латтимор; на побережье сейчас только половина пятого.
Майра встала и начала расхаживать по кабинету, потирая руки в перчатках, что здорово раздражало Тито – он не мог сосредоточиться на разговоре.
– Вы обедали? – спросил он, ожидая соединения.
– Нет, но я ем самое раннее в половине девятого или в девять. Это варварство – есть раньше.
– В таком случае могу ли я пригласить вас на ужин, миссис Сэндс? Я знаю один превосходный
