повышение по службе за подготовку инженерных сооружений на случай отвода экспедиционных войск из акватории Северной Двины. При подходе Красной армии многие объекты предстояло взорвать.

Южней Исакогорки, откуда с прибрежных холмов открывался вид на портовый город, уже заложен был динамит под фундамент стационарной длинноволновой радиостанции. Сюда прямо с транспортных судов подвозили готовые металлоконструкции. Монтажники трудились в поте лица: за ускоренную капитализацию Русского Севера хорошо платили.

Сварочные работы не прекращались ни днем ни ночью. Возводилась, конечно, не Эйфелева башня, но сигналы, посланные азбукой Морзе, намечалось принимать в Лондоне и Вашингтоне. Ближайшая ретрансляционная станция – Осло.

Еще только намечалось строительство радиостанции, Реввоенсовет Шестой Красной армии запросил Москву: целесообразно ли допускать такое строительство? На первоначальном этапе строительства достаточно будет одного налета диверсионной группы, чтоб доставленные на берег металлоконструкции привести в полную негодность.

Уже был опыт, когда комиссар Кедров настоял наказать председателя местного Совдепа за необдуманное отношение к материальным ценностям пролетарского государства. Из каких-то личных соображений (как потом оказалось, потребовался материал для строительства складского помещения) председатель Совдепа распорядился демонтировать новый причал на острове Ягры.

На вопрос:

«Зачем?»

Ответил:

«Чтоб не швартовались немецкие подводные лодки».

В то время в Белом море еще не появилась ни одна подводная лодка. В Баренцевом море, по свидетельству рыбаков, была замечена подводная лодка, но ее принадлежность установить не удалось.

На строительство радиостанции Москва не отреагировала. Но отреагировал командарм Самойло. Вызвал начальника разведки, поставил перед ним задачу:

– Усильте бдительность.

К августу 1919 года все передвижения интервентов, особенно морские и сухопутные, были под наблюдением. А когда стало известно, что радиостанция вот-вот пошлет первые сигналы, распорядился:

– Готовьте диверсионную группу.

Но стремительное наступление Красной армии на Архангельском направлении не потребовало вмешательства красных диверсантов. Интервенты демонтировали радиостанцию с такой скоростью, что на склоне высоты осталась только груда камней.

Продвижение Шестой Красной армии к устью Северной Двины заставило интервентов в спешном порядке готовиться к отступлению.

Во враждебном лагере взрывников-диверсантов готовил тридцатилетний лейтенант французского экспедиционного корпуса Серж Матье, до войны работавший в России – преподавал в Петербургской лесотехнической академии. Имея французское подданство, он был мобилизован во французскую национальную армию. В качестве командира инженерной роты его, как знатока местных условий, послали служить на Русский Север. К этому времени он был женат на русской певице Елизавете Рыбоваловой. Певица до замужества жила с родителями в Петрозаводске. Ее отец, мастер-вагранщик Петровского завода, изготовлял якоря для русского военного флота. Девочка с детства мечтала стать певицей и служить на флоте, к которому отец имел прямое отношение. Но служба на флоте, тем более на военном, для русской певицы, воспитанной на идеях патриотизма, была недоступна. И лейтенант Матье, которого Елизавета искренне любила, возил ее с собой. На это у него было разрешение командования Экспедиционного корпуса. Как шансонетка она выступала с концертами перед солдатами и офицерами союзных войск.

Лейтенант Матье делился с женой служебными секретами, знакомил ее с унтер-офицерами, давших согласие остаться в тылу у красных для диверсионной работы.

Этертон и Матье не однажды посещали провинцию, где были сосредоточены склады с боеприпасами и продовольствием.

Из числа проверенных на лояльность белогвардейцев союзники готовили диверсантов.

В главном штабе экспедиции «Полярный медведь» была принята радиограмма:

«Генералу Садлер-Джексону, командующему английским экспедиционным корпусом. Кофиденциально. При оставлении Беломорья все объекты военного назначения при невозможности эвакуации и в первую очередь имущество, доставленное британским флотом, уничтожить на месте. Ллойд Джорж».

Садлер-Джексон ознакомил генерала Айронсайда с радиограммой нового премьер-министра, которого он заверил, что красные к Архангельску не подойдут, для этого у них нет ни сил, ни средств. С улучшением погоды британцы вместе со вторым Экспедиционным корпусом продолжат наступление.

Из этого заверения следовало, что нет смысла эвакуировать имущество. Оно стало неподъемным, за сутки-двое его не вывезти, даже если задействовать все транспортные средства Архангельского фронта (так в высоких штабах называли войска Экспедиционного корпуса), а это главным образом оружие и боеприпасы, доставленные в Россию еще до войны. Уже тогда в британском Генштабе был составлен план ввода войск в Россию, оккупация северо-востока с портами Романов-на-Мурмане, Архангельск, Онега.

Сюда непрерывным потоком шли караваны с военными грузами. Русские ледоколы сопровождали британские и американские суда. В непогоду и в зимние месяцы на помощь иноземным капитанам приходили русские лоцманы.

Все это уже не держалось в секрете. О движении судов с военными грузами писали губернские газеты. Так что задолго до войны северный обыватель настраивался на присутствие в Северном крае иноземных войск.

Этому способствовала и местная власть. Из газет можно было выудить примерно такие разговоры, занимавшие в то время обывателя:

– Надо дождаться американов. Они деловые люди.

– Работой нас обеспечат.

– И платить будут. Не то, что наши…

– А британцы?

– Британцев мы знаем. Не первый год русский мужик на них ишачит.

– Британцы – народ прижимистый…

– Одним словом, грабители…

Кто-то искусно подогревал подобные разговоры. Задолго до оккупации Севера настраивали общественное мнение на радушный прием оккупантов, дескать, с их приходом жизнь народа улучшится. Вот придут американы, тогда и совсем будет хорошо.

Почему-то на Америку северяне возлагали большие надежды. Говорили:

– Вот рядом, за ледяным полем, есть свободная страна. Туда бегут каторжане…

Надежды подогревали иностранные моряки. Говорили и писали, что на Русском Севере янки хорошо приживутся, так как они живут и трудятся в одном с нами климате. Что же касается европейских народов, тех же немцев и британцев, – эти европейцы в северных областях России уже не одно столетие ведут замкнутый образ жизни. В Архангельске, например, немецкая колония выродилась настолько, что семейные узы вяжут близкие родственники, и это пагубно сказывается на потомстве…Браки на племянницах и племянниках – чуть ли не правило.

С наводнением Северного края иностранцами Архангельск захлестнула эпидемия браков. Офицеры экспедиционного корпуса в Америке и Англии принялись разводиться со своими женами – далеко не красавицами, и находили, что русские северянки красотой и душевными качествами не уступают лучшим европейским красавицам, тем же француженкам и полячкам.

Бракоразводная эпидемия коснулась и высоких чиновников, присланных в Россию.

Английский консул Дуглас Янг уже разведенным приехал в Архангельск и влюбился в молоденькую северянку, на которой вскоре женился. Брошенная жена обратилась к своей королеве, чтоб та наказала неверного мужа. Женитьба Дугласу Янгу, по сведениям дотошной прессы, стоила дипломатической карьеры.