встреча с одним полезным для нас негром. Он хирург из американского госпиталя… пообещал мне продать набор инструментов. Разумеется, за доллары.

– Они у тебя есть?

– Есть, но мало.

– Может, его устроят архангельские «моржовки»? У нас их, как песка на Ягринской отмели.

– Негры продаются только за доллары.

Командарм весело улыбнулся:

– Доллары так доллары. При нашей бедности эти зеленые бумажки всегда найдутся.

– Спасибо, батя. В этом я уже убедился. Но встретиться с хирургом мне надо лично.

– Встретится с твоим хирургом прапорщик Насонов, – твердо сказал командарм.

Сергей попытался возразить:

– Хирург не рискнет войти в контакт с незнакомым русским прапорщиком. Заподозрит глаз своей контрразведки. Негры напуганы белогвардейцами. Они их подлавливали на шпионаже…Не любят наши расисты чернокожих. Кто-то из русских писателей выдал им чудовищную ложь, будто Америкой будут править чернокожие. Так они расплодятся, что составят большинство населения.

– Ну и пусть.

– Тогда, говорят, что-то подобное случится и в России. Нужно будет ждать нашествия азиатов. По всей вероятности, китайцев. Они будут править русскими, пока сами себя не уничтожат.

– А ты, Сережа, случайно не расист?

Приемный сын не задержался с ответом:

– Расистом человека делают обстоятельства.

И опять разговор вернулся к Георгию Насонову.

– Жору не желательно посылать вместо меня. Он никогда не бывал в 336-й дивизии. А этот негр раньше там служил полковым врачом. И я с ним познакомился и, можно сказать, подружился в этом полку. Билл парень простой, из многодетной семьи, отец – мусорщик, но сумел дать сыну хорошее образование, теперь у него редкая профессия – выводит татуировку на теле, что не остается и следа. И доллары рекой плывут ему в карман. От легких денег, как известно, человек балдеет, способен на любую пакость. Поэтому он уже, как друг, ненадежный.

– А Насонов? Все-таки сын известного предпринимателя…

– За Георгия, батя, могу поручиться, как за себя. Родина – это его религия. Для него она никогда товаром не будет.

– По его донесениям я заметил, – сказал отец, – он патриот своего северного края, а Север это далеко еще не вся Россия. Для него станция Обозерская – как для правоверного мусульманина Мекка.

Сергей про себя отметил: «А отец-то – наблюдательный». Отцу признался:

– В этой Мекке у него невеста, дочка начальника станции. Но в последний месяц, как я заметил, он обходит станцию с Фросей Косовицыной – так зовут его невесту – избегает встреч. А почему?

– Может, от него невеста отвернулась? В этом американском полку столько молодых офицеров! Может, всерьез закружили девушке голову? Чем глупее Маруська, тем сильнее жаждет перебраться в Новый Свет.

– Фрося не такая.

– Ты ее хорошо знаешь?

– Знает мой друг Жора…

До командарма доходили слухи, что американские вояки идут под пули неохотно, а вот к северянкам льнут, как мухи на мед. Клятвенно обещают на них жениться, и кое-кто у нас на Севере уже заложил потомство…

Так что будут русские и с американскими корнями…

– В госпиталь Насонов заявится не с пустыми руками, – заверил командарм. – В одной деревеньке возле Гаймухи партизаны подобрали американца, сержанта из этой дивизии. Медведь его маленько помял – сломал ключицу и несколько ребер. Лежит в сторожке. Там наша застава. Насонов с ним познакомится и как будто тайком вывезет его к своим, их санитары передадут его в госпиталь. А в госпиталь Насонов заявится уже как знакомый посетитель. А там, гляди, встретится с твоим другом. Необходимые координаты ты ему сообщишь.

– Что – Насонов вернулся? – удивленно спросил Сергей.

– Пока нет. Но мы его ждем изо дня на день. Боюсь, Миллер за ним тоже ведет слежку… Взбунтовались его агенты. Они что – прозрели?

Сергей охотно ответил:

– Прозревают.

И командарм невольно подумал: «В сердцах этих молодых ребят уже пробудилось чувство патриотизма, и никакой Миллер ни за какие калачи их не заставит служить иноземцам».

Интервенты нагло обкрадывали Россию. Ни один транспорт, покидая порты Архангельска, Онеги, Мурманска, не уходил с пустыми трюмами.

В середине декабря корабли Антанты спешно покидали акваторию Белого моря. Они торопились, боясь оказаться в ледовом плену, – а это уже на полгода.

Третьи сутки бушевала вьюга. Усиливался мороз. С северо-востока пришла настоящая зима. Реки и озера покрылись льдом. Где были дороги, там вьюга наметала сугробы.

Кто-то такой зиме радовался.

Кто-то – проклинал.

Но все боготворили тепло и домашний ют.

Американцы оставили окопы, над которыми свистела поземка, заложили мины. Каждую избу превратили в опорный пункт.

Километры колючей проволоки покрывали заснеженное пространство скованного морозами уездного городка.

Стучали топоры – изгороди и деревья превращались в штабеля дров. Над городком сплошным белесым облаком висел сосновый дым. Царствовал запах свежесрубленной хвои.

Самые длинные в году северные ночи освещались гирляндами сигнальных ракет. Колючий морозный ветер уносил дымы в черную таежную тьму.

Изредка из горячей избы выбегал солдат, закутанный в женский шерстяной платок, из ручного пулемета давал несколько очередей в направлении ближайшего леса, где, возможно, залегли красные, поеживаясь, торопливо справлял нужду, убегал обратно в избу.

Ротный писарь в «Журнале боевых действий» ставил день и час, когда Хьюго Солчау или Майкл Гроббел храбро отражали вылазку противника. Благодаря отметкам ротного писаря грудь этих солдат, ставших впоследствии капралами, украсила медаль – американский крест «За заслуги».

В этом же журнале сохранилась запись, сделанная рукой Майкла Гроббела. Он красочно нарисовал эпизод, связанный с участием капрала Клемента Гроббела (видимо, родственника):

Гроббел, как было записано, «находился на Железнодорожном фронте в районе города Емца. 4 ноября 1918 года здесь произошел тяжелый бой. Он со свом вторым номером занял позицию на железнодорожной насыпи и вел огонь по большевикам, которые пытались атаковать».

За этот бой Клемент Гроббел был награжден французским орденом «Военный крест». Этим участком фронта командовал французский офицер.

(Кстати, Емца, как тогда в 1918 году, так и теперь, в начале XXI века, представляет собой малолюдный железнодорожный разъезд.)

О снежных заносах правдиво написал в своих воспоминаниях Хьюго Солчау:

«На Рождество мы должны были захватить позиции русского большевистского полка и наступать в общем направлении на Петроград.

Снегу было столько, что идти стало невозможно, а не то, что воевать. Русские войска, верные нам (так Солчау называл белых), в канун Рождества попытались прорвать линию обороны большевиков. А те рано утром стали нас обстреливать артиллерией, чего мы от них никак не ожидали. Нас предупредили, что снарядов у них нет, и мы шли в бой, как на охоту на кроликов».