– Умница, доченька, умница. Спи…
После всего, что Сергей пережил сегодня ночью, он твердо понял – никто ни на шаг больше не приблизится к его семье: ни бывшая свекровь Ольги, ни его враги, которых он еще не знает в лицо. Он разнесет все к чертовой матери, нарушит закон, убьет, если потребуется, чтобы только Ольга вот так не плакала, не боялась и каждые пятнадцать минут не бегала в детскую проверять, не случилось ли что с детьми.
– Оль, – он обнял ее и прижал к себе, – это наши дети, и никто, слышишь, никто у нас их не отнимет.
Она поверила, уткнулась ему в грудь и без слез, с улыбкой сказала:
– Я знаю, Сереж.
А под утро Ольга проснулась от приглушенного грохота – что-то упало в коридоре.
Стараясь не разбудить Сергея, она накинула халат, выбежала из спальни. На кухне стояла бледная Нина Евгеньевна, одной рукой державшаяся за стену, другой – за сердце. У ее ног валялась опрокинутая напольная ваза.
– Что, Нина Евгеньевна? Что с вами? – Ольга бросилась к няне, подхватила ее под мышки, довела – почти донесла – до дивана в гостиной и уложила, подсунув подушку под голову.
– Сердце, – еле слышно прошептала Нина Евгеньевна. – Так прихватило, что, думала, помру… Извините, напугала я вас. Хотела корвалол на кухне в аптечке найти…
Ольга вызвала «Скорую», принесла корвалол – тридцать капель, разведенных в воде, – и, заботливо придерживая голову няни, дала ей выпить.
Когда приехал врач, щеки у Нины Евгеньевны порозовели и она смогла сесть.
– Приступ стенокардии, – констатировал доктор, поставив укол. – Нервничали в последнее время?
Нина Евгеньевна, вопросительно и тревожно взглянув на Ольгу, ответила:
– Н-нет…
– Очень нервничала, – твердо сказала Ольга, почувствовав угрызения совести, оттого что няне пришлось пережить в последние дни – частые Ольгины отъезды, похищение Маши, до предела взвинченного Барышева, суровых охранников, снующих по дому…
– Еще будете нервничать, это плохо закончится, – отрезал врач. – Собирайтесь, поедем в больницу.
– Нет, нет, что вы, – возмущенно замахала руками Нина Евгеньевна. – Я уже прекрасно себя чувствую.
– Ну, как хотите, – пожал доктор плечами, собрал свой чемоданчик и, уходя, сказал на прощание Нине Евгеньевне: – Помните, вам необходим полный покой.
Няня с грустью посмотрела на Ольгу, и они поняли друг друга без слов.
– Наверное, это даже к лучшему, Оленька. – Нина Евгеньевна взяла ее за руку и легонько сжала. – Вам нужна молодая няня, современная…
– Я все понимаю, – кивнула та, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – А вы… как же вы?
– А я к старшей дочери в Новосибирск поеду. Она давно меня зовет. Внуков буду там нянчить, – улыбнулась Нина Евгеньевна. – Что ж, и мой черед пришел на пенсию уходить.
Они обнялись и проплакали, пока часы не пробили семь утра и наверху не зазвенели детские голоса.
– Я сегодня куплю вам билет, – утерев слезы, сказала Ольга. – И еще…
Поднявшись, она достала из шкатулки деньги и протянула Нине Евгеньевне.
– Вот, это ваша зарплата.
– Тут что-то очень много, – взяв деньги, неуверенно сказала няня.
– Это мало, Нина Евгеньевна. Вы столько для нас сделали… Я вас никогда не забуду…
Няня уехала на следующий день. Ольга сама отвезла ее в аэропорт, донесла до стойки регистрации небольшой кожаный чемоданчик и крепко обняла на прощание Нину Евгеньевну.
А когда обессиленно села в машину, вдруг почувствовала, что на глаза снова наворачиваются слезы.
Предстоял сущий кошмар – искать новую няню.
Воровать колбасу не пришлось. Ее вместе с йогуртами, бананами и апельсинами принес молодой улыбчивый парень в милицейской форме. У парня были соломенные волосы, голубые глаза и… веснушки, совсем как у Надежды.
Он заглянул в палату и, поправив сползавший с плеч белый халат, широко улыбнулся.
– Здрасьте!..
Надежда, бросив на него беглый взгляд, отвернулась.
– Она сейчас придет, ее на УЗИ вызвали, – буркнула она, имея в виду соседку.
– Кто? – еще шире заулыбался парень.
– Ну, мама ваша, или кто она вам, не знаю…
– А вы меня не узнаете? Не помните? – Парень подошел к Надежде и, бухнув пакет с продуктами на кровать, заглянул ей в глаза.
Надя внимательно на него посмотрела. Парень как парень. Если бы не милицейская форма, можно было бы предположить, что когда-то они вместе работали на швейной фабрике…
– Нет, – покачала головой Надя, – не помню. Но вы не обижайтесь. Я сейчас вообще не очень соображаю, меня машина сбила.
Парень сел перед ней на стул и отчего-то покраснел так, что веснушки стали совсем незаметны.
– А это как раз я. Я вас сбил.
– Ну, ничего себе! – Надя вскочила, дурашливо поклонилась в пояс. – Ну, спасибо тебе! Век не забуду! Я теперь тебя буду всегда узнавать… и помнить.
Парень покраснел еще больше, даже уши у него заалели и шея. А руки начали теребить белый подол халата.
– Я тут с врачом поговорил… Вроде все нормально у вас… после ДТП.
– Даже лучше стало. Чем перед ним.
– Меня Паша, кстати, зовут…
Надя села на кровать и отвернулась к стене.
Это надо же такому случиться, что ее сбил не бесстыдный лихач на «Мазератти», а вот такой милый голубоглазый Паша. Страж порядка. Лихачу она бы глаза выцарапала, а стражу порядка… спасибо разве что сказать.
– Сердитесь? – вздохнул Паша. – Я понимаю… Я бы тоже на вашем месте… Только вины на мне нет. Это факт. ГАИ установило. Но вы… конечно, можете оспорить в установленном порядке. Право имеете.
Надя вспомнила, как, не упуская Пескова из виду, ступила на проезжую часть. Она повернулась к Паше и усмехнулась.
– Да ладно, чего уж там. Сама виновата.
Паша повеселел и перестал заливаться краской. Уши его приобрели нормальный оттенок, а веснушки опять отчетливо проступили на носу и щеках. Он пересел на кровать к Наде, стал совать ей в руки пакет.
– Вот, возьмите! Вы не сомневайтесь! Там все без обмана. Протокол, экспертиза… Тормозной путь мерили… Все по-честному!
– Да сказала же! Моя вина. И хватит про это.
Надя заглянула в пакет – апельсины, колбаса, йогурты, бананы, конфеты…
Она бы не взяла, но Димка-маленький немедленно потребовал банан. Надя очистила желтую кожуру и стала есть.
– Может, помочь чем? – опять виновато спросил Паша.
Хоть бы он сбил какую-нибудь расфуфыренную накрашенную блондинку! Перед этой рыжеволосой женщиной с грустными глазами Паша чувствовал себя преступником, хотя ни в чем виноват не был.
– А чего ты можешь-то, господи! – вздохнула Надя.
– Ну, вообще-то, я много чего могу. Я все-таки в милиции работаю.
Паша расправил плечи, но лейтенантские погоны скрывал белый халат, и Надя их не увидела.
