можно больше народу. – Сумма-то немалая… Я Грозовскому заикнулась, а он как-то странно среагировал.
– И как? – спросила Дарья, курившая в коридоре.
– Кричать стал… так кричал, просто ужас!
– Ну и что тут странного? – лениво ответила Дарья. – Обычная форма выражения эмоций, принятая в нашем департаменте.
– Просто с ума сойти! – кипела от возмущения бухгалтерша. – Сумма-то какая! Я просто не знаю, что делать!
– Ладно тебе… Может, и деньги еще найдутся, и Кудряшова…
Дарья зашла к нему в кабинет, разложила эскизы.
– Ты это, в принципе, уже видел, я только слегка скорректировала. А вот здесь – все заново. Это постеры для «Стройкома».
– Как тебе с ними? – спросил Дима, хотя плевать ему сейчас было и на «Стройком», и на постеры, и на Дарью.
– Нормально.
– Недурно. Можешь отправлять заказчику. Все?
– Все. – Дарья собрала эскизы, но уходить не собиралась. – Бухгалтерия в падучей бьется.
– Знаю, – кивнул Грозовский.
– Странная история… – Она присела на край стола, ее колени оказались у Димы перед носом, но плевать ему было на эти колени… И на все остальное тоже.
– А ты сам-то что думаешь? – не отставала она.
– Ничего не думаю. Я только знаю, что Надежда… Не могла она. С ней что-то случилось.
– А другие варианты ты не рассматриваешь?
А ведь только что говорила, что и деньги найдутся, и Кудряшова. Дима ждал от нее поддержки, а Дашка…
– А что ты вообще о ней знаешь? – наклонилась она к нему близко, и он почувствовал на щеке ее дыхание. – Ольгина подруга? Работала с ней на консервной фабрике?
– На швейной.
– Ты в этом уверен? А может быть, она с Ольгой в другом месте работала? Может, на зоне тоже есть фабрики… швейные?
– Чушь собачья! – Грозовский резко встал, отошел к окну. – Чушь!
– Но деньги исчезли. Из песни слов не выкинешь, Димочка.
Он еле сдержался, чтобы не перейти на «обычную форму выражения эмоций, принятую в нашем департаменте»… Еле сдержался, но, словно чтобы добить его, в кабинет заглянула бухгалтерша.
– Дмитрий Эдуардович! Вы уж простите меня, но я не знаю, что делать. Может быть, Кудряшову в розыск объявить? Как быть с деньгами пропавшими? Сумма-то немалая. Я просто с ума схожу…
– Списать! – заорал Грозовский, чувствуя, как мутится разум от ярости. – Ясно?! Списать! И если еще кто-нибудь что-нибудь когда-нибудь пикнет про эти проклятые деньги! Уволю!!! Всех уволю! К чертовой матери!
Бухгалтерша выпрыгнула из кабинета, а Дарья посмотрела на него как-то странно.
– Тебя это тоже касается, – на всякий случай уточнил Дима.
…Неделя прошла, а Нади все не было. Если это наказание с ее стороны, то очень жестокое…
Дима перестал бриться, ему было наплевать, во что он одет. Он ел что попало и где попало, вернее, почти не ел, много курил, а вечерами пил в одиночку виски…
Жизнь потеряла краски и измучила своей неопределенностью. Оказалось, что это страшная пытка, хуже, чем иголки под ногти, – тягучая серая неопределенность.
Вроде все получилось, а радости не было.
Эйфория испарилась, словно пузырьки из шампанского.
Грозовский как-то неправильно отреагировал на ситуацию. Как-то очень возвышенно, глупо и по- провинциальному благородно. Словно в последнее время перечитал любовных романов. Словно был не акулой бизнеса, а бедным юношей, на все готовым ради любимой.
Где-то она просчиталась.
Или нет, она все сделала правильно, только нужно еще подождать и… дожать ситуацию.
Случай представился в тот же день. Грозовский забыл на столе в кабинете мобильник, а она его… Просто взяла на память.
А где гарантия, что у Кудряшовой не пройдет приступ гордости и она не станет названивать несостоявшемуся жениху?
Вечером Дима метался по агентству с воплями.
– Черт! Куда мой мобильник делся?! Вроде я его в кабинете утром оставил…
Дарья взяла его под руку, прижалась всем телом.
– Поищи. У тебя на столе такой бардак.
– Да искал я! Искал! Нету! – Он дернулся, отстранился, но она снова прижалась.
– Потерял?
– Не знаю! Я уже вообще ничего не знаю! Черт! Там у меня куча информации! Телефоны! – Он в отчаянии уткнулся Дарье в плечо, и она погладила его по небритой щеке.
– Да… Неприятно. Но не смертельно же? Я, кстати, сегодня платить в офис сотового оператора поеду. Хочешь, разберусь заодно с твоей мобилой?
Плечи его вздрогнули, господи, рыдает он, что ли?!
– Не грузись, Димочка. Расслабься.
Он оторвался от нее – глаза сухие, но чуть-чуть сумасшедшие.
Хоть бы раз кто-нибудь вот так сошел с ума из-за нее, Дарьи…
Ничего, она дожмет ситуацию, и Грозовский забудет завхозшу как страшный сон. И они вместе на его сорок первом этаже будут хохотать за бутылкой виски над его швейно-консервным увлечением.
К ней вернулась память, и это оказалось еще хуже, чем если бы она ничего не помнила.
Надя внезапно проснулась ночью и вспомнила – кто она и что с ней случилось. Она вспомнила Димку, его однокурсницу и Палас Отель… Она даже вспомнила, что, по всем ее расчетам, Димка уже должен помереть с голоду, а раз он до сих пор к ней не пришел, значит…
Значит, однокурсница его накормила.
В общем, память могла бы и не возвращаться. Ничего хорошего в самочувствие Нади она не привнесла.
Утром пришел замотанный доктор в очках и не очень свежем халате, а с ним – медсестра с ниткой стразов в ярко-красных волосах. Халат у медсестры заканчивался ровно там, где начинались худющие бесконечные ноги.
Наде происходящее показалось фантасмагорией, диким, нелепым сном…
– Как вас зовут, помните? – спросил доктор, глядя не на Надю, а в окно.
– Дайте мне попить, а? – попросила Надя. Это было единственное, чего она хотела в данный момент.
– Как вас зовут, знаете? – Доктор перевел на нее взгляд, в котором отчетливо читалось раздражение.
– Я пить хочу. Вы что, садист?
– Нина, дайте воды.
Медсестра налила в стакан пенящейся воды из-под крана – прямо в палате была раковина и кран…
Вода отдавала хлоркой и ржавчиной.
– Как вас зовут?! – продолжал упорствовать доктор.
– Как зовут, как зовут! Надежда Кудряшова. Чего пристал-то ко мне?!
Врач снял очки, протер их полой халата… Видно было, что спокойствие дается ему нелегко.
– Я не пристал. Просто вы долго пробыли без сознания.
