— Вы не имеете права нас гнать.
— Я? Не имею?
Ракоци задохнулся от ярости. Он встал, подхватив с пола осколок нефрита, и пошел к наглецу. Дикарь рассуждает о праве?
Иезекиль Аурелиано вдруг понял, что может произойти. Он попятился, зацепился за перевернутый стул и чуть не упал, потом повернулся и побежал к двери.
— Вы еще горько пожалеете обо всем!
Этот крик донесся уже с улицы. Ракоци глубоко вздохнул, потом осторожно положил осколок нефрита на пол и посмотрел на Уго.
— Они добрые христиане, — заговорил было тот и умолк.
— Они варвары. — Ракоци нахмурился. — И ты варвар, Уго.
— Но наш приор говорит, что людям не надо излишеств. Люди должны владеть только необходимым.
Ракоци не ответил. Он обратился к Руджиеро, склонившемуся над Натале:
— Как он, Ферруджио?
— Не думаю, что череп его поврежден, но удар был сильный. — Руджиеро выпрямился. — Ему нужно отлежаться, а позже посмотрим.
— Я отнесу его. Ступай к нему в комнату и приготовь кровать.
Поднимаясь по лестнице, Ракоци обошел Уго. Брезгливо, словно боясь испачкаться.
— А что делать мне? — спросил тот обиженно.
Ракоци повернулся.
— Ты впустил их сюда. Как бы ты поступил на моем месте?
— Я поблагодарил бы слугу, попытавшегося спасти мою душу от ада! — вскричал Уго в отчаянии, понимая, что его не простят.
— В самом деле? Тогда, возможно, ты будешь мне благодарен за то, что я позабочусь о твоей благочестивой душе и не позволю тебе оставаться в гнездовье порока? К завтрашнему утру ты должен покинуть мой дом. — Ракоци посмотрел на Руджиеро. — Мне стыдно. Я взял его в услужение.
Руджиеро, казалось, не слышал его слов.
— Натале аккуратен. В его комнате ничего не надо готовить. Я бы помог вам, хозяин, но я еще не окреп.
Дворецкий смотрел в сторону, стесняясь собственной слабости.
— Не беспокойся. — Ракоци нагнулся и подхватил Натале на руки. Уго, стоявший ниже, был изумлен. Хозяин легко, как с младенцем, управился с человеком гораздо крупнее себя.
Молодой слуга в нерешительности сделал шаг вверх и замер. В его помощи там не нуждались. Он вдруг понял, какой опасности избежали его сотоварищи. Хозяин мог всех их перекалечить, но проявил снисходительность. Уго потряс головой. До сих пор он думал, что нет во Флоренции человека сильнее и опаснее Савонаролы. Оказалось, что есть.
Сходя вниз по лестнице, Уго старался не смотреть на то, что творится в зале. Он торопливо спустился в подвал, чтобы набить дровами очаг. На душе его скребли кошки. Юноша чувствовал себя обманутым и виноватым, но не знал, чем своему горю помочь.
Уложив Натале, Ракоци с Руджиеро вернулись в парадный зал. Они долго стояли там и молчали, потом Ракоци произнес:
— Составь список того, что испорчено, Руджиеро. Мне это нужно к утру.
Руджиеро кивнул, сочувственно глядя на своего патрона. Он знал, что творится у него на душе.
Ракоци поднял с пола византийскую миниатюру, больше похожую на икону, чем на светский портрет. Он долго смотрел на нее, гладя большим пальцем лицо базилевса, умершего много веков назад.
— Хорошо, что «Орфей» цел. Мне надо было спрятать и остальное.
— Не корите себя, патрон. Что было, то сплыло, а впредь нам будет наука.
— Ну-ну, — усмехнулся Ракоци — Ты полагаешь, нас можно чему-нибудь научить?
Он помолчал.
— Составь список, мой друг, и поскорее. Я схожу за врачом.
Натале уже спал, и во враче не было большой надобности.
Руджиеро понял, что хозяину просто не хочется находиться в стенах оскверненного погромщиками палаццо. Что ж, к его возвращению он постарается все прибрать.
Письмо венгерского дворянина Жермена Ракоци, адресованное флорентийским властям.
ГЛАВА 9
Моросящий дождь делал камни скользкими, к пальцам липла всякая дрянь. Ракоци дрожал от напряжения, прикладывая все свои силы, чтобы удержаться на гладкой стене. Когда под его левой ногой обрушился выступ, он опасно накренился. От неминуемого падения его спасла глубокая выемка в камне, подвернувшаяся под свободную руку.
С момента начала подъема, казалось, прошла целая вечность, хотя на деле он полз к окну кельи не долее получаса. Ракоци ухватился за подоконный уступ и замер, прислушиваясь. В узилище было тихо. Он сдвинул брови. В душе его шевельнулась тревога. Неудивительно, ведь эти стены веками впитывали
