Письмо Марсилио Фичино венецианской поэтессе Кассандре Феделе.
Старый Фичино шлет своей подруге Феделе сердечнейшие приветствия из Карреджи.
Много воды утекло с тех пор, как мы последний раз писали друг другу, каюсь, виноват в том в большей степени я, и все же мне очень хочется получить от вас весточку. Как вы живете? Чем занимаетесь? Мне любопытна каждая мелочь. Ваши новые произведения привели меня в полный восторг, хотя очень немногое сейчас может вызвать во мне какие-либо чувства, кроме печали.
Я нахожусь сейчас в потайной комнате на старой вилле Лоренцо и предаюсь напрасным воспоминаниям. Вот уж три года, как Пьеро Медичи выслали из Флоренции, немногим ранее умер Джованни Пико, хотя ему было чуть более тридцати. За ним сошел в могилу Аньоло Полициано — короче, я как последний из них сижу здесь и жду своего часа, ибо надеюсь, что смерть меня с ними соединит. Ужасно слышать такое из уст священника, правда? Однако Сократ ведь избрал себе смерть, и милосердный Господь приветствовал это. Я чувствую, что прожил свое и должен оставить сей мир. И тому есть резоны. Мне запрещают преподавать, мои друзья мертвы или далеко, а мои работы пылятся в забвении.
Я был во Флоренции на прошлой неделе, но лучше не ездил бы. Вы и представить не можете, что теперь с ней сталось. Даже в богослужениях нет былого величия, и, хотя церкви полны, в них царит страх и отчаяние. Душам, взыскующим утешения и покоя, просто не на что там опереться.
Вот почему, дорогая, я к вам так редко пишу. Что может сообщить человек, чье сердце переполнено горем? Ах, если бы Лоренцо был жив и если бы Флоренция оставалась той же, что прежде, тогда… тогда мы могли бы достойно отметить день рождения Платона и провести ночь с друзьями в философских беседах… но ныне… увы!..
Ныне бывшие приверженцы де Медичи именуются пополано[53], открещиваясь от Козимо с Лоренцо, к которым они набивались в родство. Они расправились с фресками Боттичелли, обличавшими предательство Пацци, и глумятся над стихами Великолепного, которые недавно еще были у всех на устах. Я никогда не думал, что Флоренция так скоро забудет семью, которая ее возвеличила, сердце мое содрогается, душа пребывает в тоске.
Тот молодой фламандец, о котором я вам писал в прошлом году, де Ваарт, вынужден был бежать, ибо его объявили алхимиком и неверующим. Впрочем, расправа грозит не только таким, как Ваарт, а и всем образованным людям. Например, Деметриче Воландри, работавшая у Лоренцо секретарем, брошена недавно в тюрьму по какому-то вздорному обвинению. Для них, очевидно, уже преступление, если женщина владеет греческим языком.
Их фанатизм, подобно чуме, сметает все на своем пути, лишая город надежды на выживание. Если бы я не был так стар, я тоже бежал бы отсюда, ибо люблю Флоренцию и мне мучительно видеть, как низко она пала.
Я искал утешение в философии и в религии, но меня одолели. Я нес людям слово Божие долее двадцати лет, однако теперь я слаб и полон сомнений. Я вижу Савонаролу, стоящего в центре Флоренции. Его отлучили от церкви, но он отрицает власть Папы. Я вспоминаю Лоренцо, также отказавшегося в свое время принять во внимание папский указ, и задаюсь вопросом: почему же я первого так ненавижу, а память второго так чту? И сам же себе отвечаю вот что. Протест Лоренцо был актом мужества просвещенного человека, а действия Савонаролы продиктованы всего лишь самовлюбленностью мракобеса.
Что ж. Мои размышления мало что изменяют в существующем положении. Я дал себе слово не омрачать вас, донна Кассандра, но печаль моя чересчур велика. Вы будете пытаться взбодрить меня — не тратьте усилий. Я чувствую, что мое сердце потухло и вспыхнуть ему не дано. Наверное, сестра Эстасия, приобщенная к тайнам Господним, права. Возможно, и впрямь истинные надежда, радость и слава обретаются только на небесах. Она черпает эту уверенность в своих видениях. А я сомневаюсь, подобно святому Фоме.
Чтобы вас долее не беспокоить, позвольте откланяться. Лучше я напишу вам ближе к весне. Весной предместья Флоренции расцветают, да и разбойников тут становится меньше. Несомненно, в мире прибавится счастья, когда на холмах распустится первый цветочек или чей-то сарай огласится писком цыплят.
Я по-прежнему искренне восхищен вашим талантом. Примите мои благословения и любовь.
Марсилио Фичино Карреджи, Флоренция 7 ноября 1497 года