А если бы даже и добрались, большой беды бы в том не было. Главное достояние Ракоци находилось в потайных комнатах, о каковых серое воинство знать никак не могло.

Письмо Аньоло Полициано в медицинскую школу Падуи.

Ставни в лоджии заменили, мраморный пол в главном зале отчистили, теперь о визите серых погромщиков не напоминало ничто. Да и в памяти это событие стало потихоньку стираться, прошло более полутора месяцев с того печального дня. Залы, примыкавшие к главному, также привели в полный порядок. Один назначался для музицирования, другой — для приема гостей.

Шел первый час ночи, и город уже спал. Доминиканцы Сан-Марко уже закончили вечернюю службу, но в церкви Святейшей Аннунциаты еще слышались песнопения. То ли монахи там были усерднее, то ли того требовал церковный устав.

Ракоци сидел в своей комнате, выходящей на галерею внутреннего двора. Взгляд его был устремлен в заоконный мрак, на сыплющийся с ночного неба снежок, который относило в сторону северным ветром. На столике перед ним лежала аккуратно переплетенная рукопись. Стихи, ее заполнявшие, были начертаны мастерской сильной рукой. Лоренцо писал их лет пять назад и снабдил обширными комментариями. Ракоци это несколько раздражало. Хорошее стихотворение ни в каких комментариях не нуждается, а плохому они не помогут.

Он закрыл рукопись и потер руками глаза. Ссадины от ударов на щеках его зажили и были почти незаметны. Они не добавили ему новых морщин.

Дверь за спиной скрипнула, послышались шаги Руджиеро. Не оборачиваясь, Ракоци произнес:

— Ну, старый друг, ответь, много ль во мне проку? И что толку во всех моих знаниях, если я не могу их применить на практике? Смерть сильнее меня, она путает мои карты. — Он говорил не по-итальянски, а на странном, неведомом языке.

Руджиеро ответил хозяину на том же наречии, но не с легкостью, а путаясь и тщательно подбирая слова.

— Вы видели много смертей, Свободный. Почему вас так ранит участь Медичи?

— Не знаю. — Ракоци был недвижен. — Наверное, потому, что он любит жизнь так, как мало кто ее любит. А все, что я могу подарить ему, это еще месяца два. Я, у кого за спиной тридцать веков, не волен отдать кому-то и трех десятилетий! Да что там десятилетий! Лоренцо и трем годам был бы рад! — Он вновь потер рукой щеку и устало прикрыл глаза. — Ты, наверное, думаешь, что нам пора отсюда уехать? Возможно, ты прав. Джан-Карло давно зовет нас в Венецию. Но я не могу. Я дал слово. Возможно, это и глупо, но я обязан быть тут.

— Я никогда не считал это глупым, — отозвался Руджиеро по-итальянски. — Хозяин, вас хочет видеть женщина.

— Женщина? Деметриче? Почему же ты сразу мне не сказал? — Ракоци тоже перешел на местную речь.

— Нет, господин, это не Деметриче. Это Эстасия, кузина Сандро Филипепи. — Руджиеро казался смущенным.

— Во имя всех давно забытых богов, зачем она здесь? — Тон Ракоци был сердитым, но лицо его опечалилось. Он запустил руки в густые завитки своих темных волос. — Что ты сказал ей?

— Я сказал, что вы заняты срочной работой, — Слуга указал на рукопись. — Это ведь срочно?

— Она одна? — спросил Ракоци после продолжительного молчания, задумчиво теребя серебряную цепочку, охватывавшую его шею. Рубины, к ней прикрепленные, тускло мерцали.

— Да, одна. И экипажа с ней нет.

— Что ж, на нее это очень похоже.

В словах Ракоци слышалось осуждение, смешанное с нотками восхищения. Итак, Эстасии вновь неймется, но сколько же в ней отваги! Ночью флорентийские улицы делаются опасными даже для вооруженных мужчин.

— Что ж, она все предусмотрела. Отпустить ее без сопровождения я не могу, как не могу и оставить…

— Можно устроить ее в комнате для гостей. И послать к ней горничную — на всю ночь.

Руджиеро тоже заботился о соблюдении всех приличий.

— Это ничему не поможет. Если ей вздумается, она заявит, что вначале находилась со мной, а потом уже — с горничной. Впрочем, рабов мы не держим, а показания слуг суд непременно учтет. Где она, Руджиеро?

— В маленькой комнате с китайскими нефритовыми львами. Амадео должен подать ей что-нибудь освежающее. Возможно, шербет. С какими-нибудь хлебцами. — Руджиеро немного подумал. — Он любит стряпать, наш Амадео. И жалуется, что его стряпню некому оценить.

— Обычная история с поварами. — Ракоци мерил шагами комнату. — Пожалуй, мне лучше с ней повидаться. Она… такая непредсказуемая.