вреда.

Глаза Лодовико блеснули. Услышанное сулило выгоду. Только надо сообразить — что лучше? Вымогать понемногу деньги у Ракоци или, разоблачив врага Флорентийской республики, получить хороший куш от властей?

— Хорошо-хорошо, — сказал он нетерпеливо. — Когда мы начнем?

— Завтра, — коротко ответил Руджиеро. — Но прежде следует сделать еще кое-что.

— Что же? — спросил подозрительно Гаспаро.

— Дать клятву. Поклянитесь своими бессмертными душами, что ни один человек от вас не узнает о том, что вы здесь делали. Этого требует наш договор.

Рабочие, перекрестившись, послушно повторили слова клятвы. Замешкался лишь Лодовико — впрочем, он тоже, склонив голову, что-то пробормотал.

Руджиеро резко хлопнул в ладоши, и через несколько секунд рядом с ним возник Иоахим Бранко. В своем длинном широкополом одеянии он походил на птицу с обвисшими крыльями.

— Где документ? — спросил Руджиеро.

— Здесь. — Португальский алхимик вытащил из складок одежды пергамент зловещего вида. — Тут все написано и скреплено печатью да Сан-Джермано.

Руджиеро взглянул на рабочих.

— Кто из вас умеет читать?

Момент был щекотливый; наконец, после некоторого молчания, Гаспаро сказал:

— Я… немного, но я не знаю латыни.

— Это написано на твоем родном языке.

Руджиеро взял документ.

— Я громко прочту его вслух, а ты, Гаспаро, стоя рядом со мной, будешь следить, чтобы не было никакого обмана. Мой господин распорядился проделать все именно так.

Текст документа включал в себя клятву и был достаточно длинным, однако содержание его не вызвало ни у кого возражений. Всех, похоже, устраивал толково составленный договор.

— Ну вот, — сказал Руджиеро. — Теперь осталось скрепить его кровью, и сделка будет завершена.

Строители оторопели, на лицах их отразилось смятение. Гаспаро с трудом разлепил губы.

— Зачем? — выдохнул он.

Иоахим Бранко заносчиво посмотрел на рабочих. Он собрался было пуститься в пространные пояснения, но Руджиеро знаком велел ему помолчать.

— На то есть причины, — сказал он спокойно — Мой господин просит вас сделать так.

— Вы должны объясниться, — заявил Лодовико. — Иначе я сочту это условие вашей блажью. Зачем нужна кровь там, где достаточно и чернил?

Гаспаро счел нужным поддержать Лодовико.

— Мы уже поклялись спасением наших душ, что будем молчать. Разве этого недостаточно? Есть ли у человека еще что-нибудь дороже его бессмертной души?

Руджиеро кивнул.

— Разумеется, нет. Но мой господин не настолько вас знает. Что, если ваши души уже погрязли в смертных грехах? Зачем вам тогда заботиться о соблюдении клятвы? Кровь — дело другое. Она свяжет вас обетом молчания покрепче, чем что-то еще!

Карло грубо отрезал:

— Простой клятвы достаточно. Ничто не заставит меня нарушить ее.

— Разве?

Руджиеро внимательно осмотрел свои ладони, затем вскинул голову и спросил:

— Если начнут пытать твою мать, сумеешь ли ты сохранить молчание?

Повисла тишина. Довод потряс всех, включая даже скептически настроенного Лодовико. Он осторожно кашлянул и, пожав плечами, сказал:

— В конце концов, синьор Ракоци и впрямь очень мало нас знает. Если ему нужны дополнительные гарантии, почему бы нам их не дать?

С этими словами он взял из рук Руджиеро маленький ножичек и, нимало не мешкая, надрезал на большом пальце кожу. Когда показалась капелька крови, Лодовико припечатал палец к пергаменту. За ним потянулись и остальные.

— Этого вполне достаточно, — сказал Руджиеро, помахивая листом, чтобы оттиски поскорее просохли. — В знак признательности за вашу любезность мой господин повелел приготовить для вас угощение. Будьте добры, пройдите на кухню. Стряпня Амадео просто великолепна. Все блюда в двух видах, и даже паштет.

Это было прямым вызовом флорентийским законам, запрещающим расточительность, но никто не сказал ни слова. Возможность хорошо пообедать потеснила патриотизм.

Лодовико, припомнив, что уже объявлял себя зверски голодным, первым поспешил в освещенные новыми лампами глубины дворца.

Медлил только Гаспаро.

— Мне бы хотелось повидаться с хозяином, Руджиеро.

Домоправитель удивленно прищурился.

— Ты ведь уже подписал договор. У тебя появились какие-то возражения?

— Нет. Просто надо бы кое-что уточнить.

— Хорошо, — кивнул Руджиеро, — патрон будет здесь приблизительно через час. Можешь его подождать, а лучше оставь это на завтра. Утром больше шансов потолковать с ним с глазу на глаз.

Гаспаро подумал, что так действительно лучше. Он пришел в хорошее настроение, ибо был голоден, а внизу ожидала еда.

— Хорошо, я зайду к нему завтра. Но все-таки, если он вернется пораньше, дай мне, пожалуйста, знать.

Напевая куплеты какой-то уличной песенки, строитель принялся складывать в мешок инструменты и умолк, заметив, что на него смотрят. Он улыбнулся.

— Это крутится у меня в голове целый день. Привязалось где-то и теперь не отвяжется, пока не уснешь. С вами так не бывает?

Гаспаро покачал головой, бросил мешок возле козел и ушел.

Руджиеро с улыбкой глянул на португальца.

— Ты разобрал слова?

Алхимик насупился.

— Разобрал! Эти олухи флорентийцы ни к чему не питают почтения. Положить строфы великого Данте[21] на какой-то подзаборный мотивчик! До такого могут додуматься только здесь!

Он презрительно фыркнул, засовывая свернутый в трубку пергамент в рукав.

— Тебя это раздражает? — Руджиеро пожал плечами — Не знаю, как все получится дальше, но эти парни мне симпатичны.

— Все они одинаковы, — заявил Иоахим Бранко. — За всеми нужен пригляд!

Он помолчал и через паузу заговорил о другом:

— Повозки прибыли. Ждут на конюшне.

— Прекрасно!

Они уже спускались по лестнице, и Руджиеро опасливо оглянулся. Но никого рядом не было: столяры, окончив работу, ушли.

— Самый большой ящик нужно перенести в комнату наверху. Остальное может дождаться возвращения патрона.

Тощий алхимик шел молча, но во дворе сказал:

— Я изучал наше дело всю свою жизнь, но никогда не слыхивал о подвижниках, на сырой земле спящих, набивающих ею свои башмаки и смешивающих ее с песком, на котором потом возводят дома. Какой смысл во всем этом?