Перед восходом солнца птицы подняли такой яростный крик, словно тысячи обезумевших крылатых обитателей шхер подстрекали самих себя к нападению на людей; их лапки топтали железную крышу, казалось, тысячи птиц окружали лачугу со всех сторон, они были повсюду.
Разбудив Эльсу, Арне спросил:
— Что это с ними?
— По утрам всегда так, — ответила она. — Одна птица закричит, и тогда начинают кричать другие, но через какое-то время они смолкают. Поспим еще?
Взяв его руку в свою, она тут же заснула. Птицы продолжали кричать. Он попытался не обращать на их крики внимания, но почувствовал, как его старый страх подползает все ближе и ближе, его ужасный страх перед звуками, перед всем, неподдающимся контролю… И тогда он нашел спасение лишь в воспоминании о прошедшей ночи и снова захотел обрести защиту, а птицы уже ничего не значили для него.
Когда солнце взошло, всю комнату затопили яркие лучи — розовые и оранжевые, а вокруг лачуги все смолкло, было совершенно тихо.
«Я учусь спокойствию, — думал он, — я научусь…»
Они пили утренний кофе.
Внезапно раздался стук в окно. Эльса вскочила и закричала:
— Это Казимира! Она вернулась!
К стеклу вплотную прижалась огромная чайка, вся ее поза, казалось, выражала нетерпение.
Арне спросил:
— Есть еще кофе?
— Сейчас подогрею… Подожди немного…
Она быстро смочила сухой хлеб, разрезала корку сыра для чайки на мелкие кусочки. Все было вынесено тут же на крыльцо. Эльса издала птичий посвист и подняла своими красивыми округлыми руками мисочку повыше. Казимира, подлетев, уселась ей на руку и стала клевать.
— Видишь! — закричала Эльса, — Она помнит меня!
Арне спросил:
— Сколько лет живут птицы?
— До сорока, в лучшем случае.
— И они всегда возвращаются?..
— Всегда.
Гагу первым увидел Арне. Она сидела на яйцах под кустом близ крыльца, едва различимая на фоне серо-бурой весенней земли.
— Это — доброе предзнаменование, — серьезно сказала Эльса. — Подумать только, она не улетела, хотя мы и приплыли сюда… Теперь она останется у нас до тех пор, пока не вылупятся птенцы. Разве не мило?!
Арне, очарованный, рассматривал гагу, длинный профиль птицы, казалось, выражал терпение и глубокомыслие. Гага лежала совершенно спокойно.
Он сказал:
— Я никогда раньше не видел гагу. Посижу немножко на крыльце.
— Посиди, любимый. А я распакую вещи.
Арне долго сидел — сидел, глядя на эту неподвижную птицу, на эту умную птицу, понимавшую, что бояться ей нечего.
Потом чрезвычайно медленно прошел мимо нее и направился дальше по острову… Они приблизились к берегу озера, эти неистовые рои орущих птиц, они то и дело пикировали у него над головой. Они подлетали целеустремленно и злобно… И он стал кричать им в ответ, панически размахивая руками. Он чувствовал, как их крылья, подобно молнии, ударяются о его голову; внезапно кто-то злобно клюнул его. Он сел на корточки, закрыл лицо руками и позвал:
— Эльса! Эльса!
Она подбежала и тоже закричала:
— Здесь же их гнезда! На этой стороне острова масса птичьих гнезд, мне надо было предупредить тебя…
Они спустились вниз к лачуге, он бросился на кровать и уставился в стену.
— Я так огорчена, — сказала она. — Они очень агрессивны в это время года, их стало слишком много… И если их отгонять, они становятся еще хуже…
Знаю. В каждом классе слишком много детей, в каждом чертовом классе. И если их выгонять, они становятся еще хуже. Ничего больше не говори. Я хочу спать.
Под вечер он вышел взглянуть на гагу. Вблизи на холме парочка чаек, быстро и коротко вскрикивая, исполняла диковинный танец; неистово хлопая крыльями, петушок осаждал свою курочку.
Арне снова вошел в дом.
— Скотские страсти, — сказал он, — Отвратительно!
— Ты так считаешь? А я считаю, это — красиво. Сварить сегодня овощной суп или, пожалуй, лучше курицу?
— Свари что хочешь, мне все равно.
Эльса лежала без сна, слушая, как кричат морянки. Раньше она радовалась, что расскажет ему о морянках, этих таинственных птицах, попросит его послушать их призывные клики, далеко-далеко в море, но после этой истории с чайками она уже не осмеливалась заговаривать о птицах. Его руки снова начали дрожать, и уже много дней он не выходил из дома. Он добирался только до крыльца, где сидел, глядя на гагу, а однажды сказал:
— Она производит впечатление всем довольного существа, не правда ли?
И еще спросил, когда вылупятся птенцы.
Эльсе пришлось отваживать Казимиру от дома. Чтобы она перестала стучать в стекло, Эльса убрала ящик, на который обычно салилась птица, спрятала и ее мисочку для еды. Но куда бы ни шла Эльса, большая птица летела следом за ней, и она слышала ее жалобный, вкрадчивый писк. Арне смотрел на все это, словно бы иронически комментировал происходящее; в конце концов она тоже перестала выходить из домика; только когда муж читал или спал, она быстро делала все, что нужно по хозяйству вне дома, швыряла Казимире еду на холм и поскорее убегала в дом. Эльса и Арне стали преувеличенно осторожны друг с другом и говорили лишь о совершенно безобидных будничных мелочах.
Однажды ночью ветер переменился и задул с северо-востока. От перемены ветра Эльса, как обычно, почему-то проснулась и подошла к окну посмотреть, надежно ли пришвартована лодка.
— Арне, — сказала она, — лодка пришвартована ненадежно, канаты дергаются.
Внизу, на берегу, она поостереглась объяснять, что ему нужно сделать, но времени у него было достаточно, и он весьма сносно укрепил канаты. Птицы держались спокойно.
Утром Арне показался ей гораздо веселее, таким она его давным-давно не видела. Слава Богу, наконец-то он хоть чуточку повеселел. Как всегда, он пошел посмотреть на гагу. Она спала под кустом роз.
— Она спит, — прошептал он. — Скоро появятся листья, и тогда ей будет еще спокойнее. Ты тоже так считаешь?
— Конечно, — ответила Эльса. — Тогда ей будет совсем хорошо. Пройдемся немного вдоль берега, поищем каких-нибудь дровишек. У нас нет больше неколотых дров, а чурбаки в очаге не горят.
— Все устроится, — сказал Арне. — Пойду и наколю дров. Для меня это — пустяк, и много времени не отнимет.
Она отпустила его, забыв о чайке, которая каждую весну сидела в гнезде возле поленницы, и только через некоторое время, вспомнив об этом, выскочила из лачуги и стала звать его домой. Но было уже поздно, он сам вошел с топором, висевшим у него в руке, бросился на кровать и сказал:
