по лестнице, потому что она, спускаясь вниз, так боялась нас разбудить! Затем она так же осторожно передвигала свои ведра и камни перед верандой, время от времени раздавалось очень легкое дребезжание, что-то шлепалось и плескалось и в конце концов мы, уже совершенно проснувшись, ждали лежа очередного осторожного звука.

Иногда она со скрипом проходила по веранде за чем-то, что позабыла взять и, приложив палец к губам и приотворив дверь, шептала:

— Спите же, спите. Ш-ш-шуш! Не обращайте на меня внимание! А потом слегка улыбалась таинственно и печально.

Она была длинная и худая, а ее близко поставленные глаза смотрели с каким-то боязливым выражением. И годы у нее сейчас были трудные. Почему они были для нее трудными, никто сказать не мог, но во всяком случае с ней творилось что-то неладное, и крыльцо было единственным, что интересовало Тетушку.

Поэтому мы преувеличенно им восхищались. Когда мы выходили на веранду, Тетушка кричала:

— Нет, нет, нет! Подождите немного, подождите немного!

Она вскакивала и тащила большую доску, потом приподнимала один ее конец, клала его на порог, а другой — на ящик. Пока мы балансировали по доске, она с испуганным видом умоляюще кричала:

— Крыльцо только что зацементировано! Оно мокрое! Будьте так безумно добры и не ходите рядом!

Затем папа убирал доску, чтобы Тетушка могла продолжить работу дальше, и она чрезмерно преувеличенно благодарила его за помощь.

День за днем, опустившись на колени, она подбирала камни, а вокруг нее теснились ведра и жестянки с цементом, водой и песком, валялись тряпки и кельни[24], маленькие колышки и лопаты.

Камни должны были быть гладкими и красивого цвета. Они лежали кучами, которые каждый из нас складывал в соответствии с чрезвычайно замысловатой выношенной им идеей и не позволял смешивать свою с другими. Самые мелкие камни были красными или белыми и лежали в отдельной коробке.

Тетушка цементировала, и размышляла, и мастерила, и ошибалась, и снова размышляла, а иногда только сидела и смотрела.

Мы начали выходить из дома через окно комнаты и входить туда же, но делали это тайком. Однажды мама выплеснула немного воды, когда несла ведра по доске, и значительная часть зацементированных камней была испорчена. После этого мы приносили ведра с водой также через окно.

Я знала, что Тетушке помогать нельзя, ей хотелось играть одной. И я только стояла и смотрела.

Она начинала с мелких красных и белых камней и уже вмонтировала их в цемент длинными рядами. Это должно было быть какое-то изречение. Всякий раз, когда мелкий камешек был вставлен неправильно, она тихонько подхныкивала.

— А ты не любишь играть? — спрашивала я. Она не понимала, что я имела в виду.

— Это трудно, — отвечала она. — Ты не должна смотреть.

И я убиралась восвояси!

Тетушка хотела, чтобы изречение было следующее: «Пусть мир обитает под моим порогом на крыльце». Но она забыла измерить длину надписи. Так что, когда она уже подходила к концу изречения, на слово «порогом» места не хватило. Получился лишь первый слог «по».

— Тебе надо было сначала снять мерку, — сказал папа. — И запастись шнуром, чтобы надпись была ровной. Я бы мог показать тебе, как это делают.

— Легко говорить потом! — воскликнула Тетушка. — Вам, возможно, все равно — зацементировано крыльцо или нет. Я, пожалуй, знаю, почему вы все лазаете через окно… Чтобы показать, будто я всем мешаю!

— Но какого черта нам таскаться среди всех твоих кадок и горшков! — произнес папа.

Тут она заплакала и побежала в мансарду. Папа остался стоять. Вид у него был несчастный, и он все повторял:

— Вот черт! Вот черт!

Тетушкино крыльцо так никогда и не было по-настоящему доделано. У нее пропало всякое желание довести работу до конца, и она перенесла все свои камни и прочее вниз к подножию горы, вместо того чтобы зацементировать камни в большой яме с водой. Доску убрали. Но тот пролом, пробив который, Тетушка начала плакать, так и остался и беспрестанно взирал на нас.

На следующий день Тетушка опорожняла большую яму с помощью ведра. Когда она дошла почти до самого дна, она попросила ковш. Затем ей понадобились несколько кофейных чашек и резиновая губка.

Но в самом низу, в тине, обитали разные мокрицы, козявки и букашки, которых Тетушка боялась и жалела. Так ужасно было вытаскивать их наверх, что она чуть ли не кричала, но это ведь необходимо было сделать. Она целый день переносила их в другую яму, а в перерывах между чашками кофе, который она беспрестанно пила, Тетушка окунала руки в воду, взмахивала ими, а слезы ее так и капали в море.

Когда яма совершенно опустела, она выложила дно камнями и прочно зацементировала их. Она поворачивала и вертела каждый камень, чтобы те подошли друг к другу, но это не получалось. Она пробовала один камень за другим, но они не желали сдаваться. Потом она заметила, что я стою за штабелем дров.

— Не смотри! — закричала она.

И я снова убралась восвояси.

Тетушка начала искать другие камни в заливах, но они все оказались либо неподходящей формы, либо неподходящего цвета.

А самое трудное было очищать камни, когда их наконец закрепляли.

Она мыла, и сушила, и терла, и беспрестанно намачивала тряпку, но когда камень высыхал, на нем все-таки оставалась серая цементная оболочка, и Тетушке приходилось начинать все сначала. А зимой яма промерзала до самого дна и камни лопались.

Да, трудно быть Тетушкой!

Когда на следующее лето она вернулась, я ужасно боялась, что ей опять будет худо. Мы заполнили пролом в крыльце песком и налили немного молока в большую яму, чтобы она не видела, как выглядит дно. Но Тетушка совершенно не интересовалась больше цементированием. Она привезла с собой целый чемодан своих старых альбомов с глянцевыми картинками, замочила их, как белье, потом отклеила все глянцевые картинки и разложила их сушиться на холме.

Это было спокойное и красивое воскресенье, а холм весь казался крапчатым от тысяч роз и ангелов на картинках. Тетушка снова радовалась, и ей в голову пришла новая идея. Затем она прогладила картинки утюгом в кухне и перенесла все наверх в мансарду. Работа принесла ей такое облегчение, что она снова обрадовалась!

— Все это производит гораздо лучшее впечатление, — заметила мама.

Но папа спросил:

— Ты так считаешь? Ну ладно! Я как обычно ничего не сказала.

Тетушка стала клеить коробочки. Она сидела на чердаке и мастерила маленькие коробочки со множеством отделений и покрывала их снизу доверху снаружи и внутри глянцевыми картинками. Глянцевые картинки тотчас прилипали и сохраняли цвет, и их вовсе не надо было приспосабливать друг к другу. Она просто наклеивала одну на другую.

Вся мансарда была битком набита бумагой и баночками с клеем, коробочками и кучами глянцевых картинок, до которых нельзя было дотрагиваться. Тетушка сидела среди всего этого ералаша и клеила, клеила, клеила… В конце концов, куча бумажного хлама достигла уже ее колен. Но она ничего не складывала в коробочки и никому их не отдавала.

— Они всегда будут пустыми? — спросила я.

Тетушка взглянула на свои коробочки и ничего не ответила. Ее длинное лицо казалось испуганным и огорченным, а на челке повисла глянцевая картинка.

Я устала от Тетушки, потому что она была невеселой. Я не люблю, когда людям живется трудно. У меня пробуждается от этого нечистая совесть, а потом я начинаю думать, что они могли бы уйти куда- нибудь в другое место!