на большой кусок, а мне страшно захотелось спать, и я начал немилосердно ерошить себе волосы. Она разбранила меня за это самым сердитым образом.

— Поди сюда, поросенок! — закричала она: — держи-ка мне лучше свечку, чем храпеть да чесать голову.

Я подошел и стал держать свечу, пока она дошила мешок. В это время уголья перегорели и, обрушившись, перепачкали очаг; поджаренный хлеб совершенно пригорел; какой-то уголек вдруг вспыхнул ярким пламенем, которое хватило до фарфоровой масленки и закоптило ее.

— Черт возьми все эти чаи! — вскричала с гневом миссис Бёрк, хватая масленку. Сиди здесь да жди, а он там пьянствует, как свинья! Уж именно, как говорят, не стоит метать бисер перед свиньями!

Несколько минут она ворчала, сердясь главное на меня, как будто я был виноват во всех её неприятностях, потом вдруг спохватилась, запела какую-то веселую песню и сказала самым спокойным голосом:

— Не беда, Джимми, на свете бывают несчастия и похуже.

Успокоившись таким образом, она поправила огонь, стерла сажу с масленки, переложила куски хлеба, пригладила мне волосы, положила оконченный мешок к трем остальным и принялась шить новый. Я задремал, сидя на стуле, и меня разбудили тяжелые, неверные шаги отца, поднимавшегося по лестнице.

Он распахнул дверь и вошел в комнату.

— Пожалуйте, мистер Бализет! — сказала миссис Бёрк самым ласковым и добродушным голосом.

Отец сделал три-четыре шага по комнате, с удивлением оглядываясь кругом. Он, видимо, выпил больше, чем следовало, и поэтому фуражка его была сдвинута на сторону; в одной руке он держал вязанку дров, в другой рыбу.

— Вы пришли домой раньше, чем мы ожидали, и потому застали меня за работой в вашей комнате… Извините, пожалуйста, я сейчас уйду.

С этими словами миссис Бёрк встала, отодвинула к стене тот стул, на котором лежали готовые мешки, и тот, на котором сама сидела, и остановилась среди комнаты, добрая, приветливая, держа неоконченную работу в руках.

Отец был совершенно ошеломлен всем, что видел. Он смотрел с удивлением то на масленку, стоявшую на печке, то на ребенка, опрятно уложенного в постель, то на поджаренный хлеб и на чайный прибор. Наконец он опустился на стул, понурив голову. Дрова раскатились по комнате, и рыба, выскользнув из рук его, упала на пол.

— Вы верно не совсем здоровы, Джемс Бализет, — с нежной заботливостью сказала миссис Бёрк. — Волнения сегодняшнего дня расстроили вас, бедный вы человек.

— Нет, нет, это не то…

— Как не то? Конечно то, — вы со мной не стесняйтесь, я ведь сама все это испытала, я знаю, что вы должны чувствовать.

— Нет, вы не знаете! — настаивал отец. — Я сюда шел и думал: ну, теперь все кончено, не будет у тебя уютного уголка у печки, не будет готового ужина. Коли захочешь съесть кусочек чего-нибудь, покупай и дрова, и всякую приправу. Вот смотрите, я и купил.

Отец вынул из кармана куртки какую-то приправу из пряностей, положил ее на стол и заплакал.

— Полноте, Джемс Бализет! — вскричала миссис Бёрк: — вы добрый человек, вы должны же были подумать, что в этом доме живет такое же одинокое, несчастное существо, как вы, и что я не оставлю двух беспомощных сироток!

— Вот я все это думаю, — продолжал жалобным голосом отец: — прихожу домой и что же вижу? Вижу, что все так хорошо, как будто ничего и не случилось, даже лучше.

Он принялся плакать еще сильнее.

— Не думала я вас так огорчить, мистер Бализет, — печальным голосом сказала миссис Бёрк: — право, не думала; извините меня, пожалуйста.

— Нет, нет, я очень хорошо знаю, что вы не хотели огорчать меня! — вскричал отец: — у вас золотое сердце, я всегда это думал, а теперь я в этом уверен.

— Не прикажите ли чего-нибудь, мистер Бализет, — смиренным голосом спросила миссис Бёрк: — не налить ли вам чаю? Или не хотите ли, я схожу в свою комнату и изжарю вам кусочек рыбы?

— Нет, благодарю вас, — все еще печальным голосом проговорил отец: — я не хочу есть.

— Ну, если вам что-нибудь понадобится, кликните меня, — сказала миссис Бёрк, направляясь к своей комнате.

— Вы по своим делам уходите? — спросил отец.

— Я ухожу, чтобы не беспокоить вас.

— Так уж довершите ваши милости, останьтесь напиться с нами чаю.

Миссис Бёрк уступила желанию отца и придвинула себе стул к столу.

— Вы любите сладко, Джемс? Так не будет много?

— Не беспокойтесь, пожалуйста, обо мне, наливайте себе, — вежливо отвечал отец.

— Помилуйте, что за беспокойство! — Миссис Бёрк положила в чашку кусок сахару, размешала, отведала чай; потом прибавила еще сахару и протянула чашку отцу.

Отец с благодарностью посмотрел на нее и потянулся за поджаренным хлебом.

— Ах, что вы! — вскричала миссис Бёрк, отнимая у отца взятую им тартинку, не берите верхнего ломтя, он жарился больше часа и весь сгорел, позвольте, я вам выберу кусочек помягче и пожирнее.

— Мы совсем избалуемся, Джимми, если нас будут всегда так угощать, — заметил мне отец, кусая поданный ему ломоть.

— Отодвинь стул подальше, Джимми, — сказала миссис Бёрк, не заслоняй огня, пусть папе будет теплее.

— Мне очень хорошо, благодарю вас, — проговорил отец: — по правде сказать, лучше было бы, если бы огонь не так сильно подогревал мне ноги, а то новые сапоги тесны, а от жару они станут еще теснее. Надо бы снять их.

— Так зачем же дело стало? Джимми, что же ты не прислужишь отцу? Сними ему сапоги и принеси домашние туфли.

— Туфли! — со смехом вскричал отец: — какие там туфли! Вы обо мне говорите, как о каком-нибудь богаче!

— Неужели вы не носите туфель? — спросила миссис Бёрк с таким удивлением, точно будто отец сказал ей, что он ходит не на ногах, а на деревяшках.

— Никогда в жизни не носил! Где же мне, такому грубому малому, щеголять в туфлях!

— Да как же можно без домашних туфель? Вы меня просто удивляете, Джемс! Вы, конечно, занимаетесь грубым, простым делом, чтобы честным трудом заработать себе пропитание, но это ничего не значит. У себя дома каждый человек джентльмен, и каждая добрая жена должна смотреть на своего мужа с уважением. Снимай папе сапоги. Джимми, мы сейчас обуем его ноги поуютнее.

Пока я стаскивал тяжелые сапоги с ног отца, миссис Бёрк ушла в свою комнату и через минуту вернулась назад, неся в руках пару отличных туфель из тонкой кожи на теплой подкладке.

— Это туфли моего доброго, покойного мужа, царство ему небесное! — сказала миссис Бёрк. — Извините, что я вам предлагаю такое старье, мистер Бализет!

Она погрела туфли перед печкой и затем надела их на ноги отца.

— Ишь, как хорошо! ноги точно в бархате! — с наслаждением заметил отец. А — ведь дорого, должно быть, стоят такие туфли! Неужели вы их купили из заработков вашего мужа?

— Ну, нет, это было бы трудно, — засмеялась миссис Бёрк: — я купила их на свои собственные заработки, откладывая по пенни, по два в день.