когда снова засыпаешь, сон распространяется на весь мозг и ты снова в бою.
– А здесь это как выглядит?
– Хуже, чем там, – ответила Искорка. – Ходить не можешь, лежать можешь. На бессознательное состояние похоже, хотя иногда видны мышечные реакции на происходящее там. Например, если там бежишь, то здесь ноги дергаются. Но если тебя начать теребить, то ты здесь как бы просыпаешься, а там, наоборот, глубже погружаешься в сон. То есть чем бодрее ты там, тем тормознее здесь. И наоборот. В принципе, если тебя там вынудят к очень активным действиям, то ты здесь можешь полностью потерять сознание. Правда, на практике такого вроде не было.
– Понятно.
Мне стало страшно. Напугал тот факт, что, пока не кончится действие порошка, я отсюда ни при каких обстоятельствах не выберусь.
– Надо выбираться отсюда, а то у меня паранойя начинается, – хмуро сказал Макс.
Я пригляделся к его рукоделию и с удивлением понял, что он очень искусно выстрогал из корешка фигурку женщины. Обнаженной, понятное дело, какую еще выстругивать в походных условиях? Еще она получилась светящейся в силу природы материала, но это ее не портило – наоборот,
– Пусть здесь живет, – сказал штурмовик, заметив мою заинтересованность.
Он аккуратно положил ее на землю и первым полез наверх.
На дорогу мы выходить не стали, так и рванули через лес, полностью положившись на способности Андрея к ориентированию на местности. Судя по карте, до болота, где застрял БТР, оставалось совсем немного, так что мы не жалели сил. Кроме того, наверху, под шурующим с небес ливнем, я особенно ярко оценил изменения, произошедшие во мне под влиянием грибной дури. Хорошо, что ребята подробно объяснили мне принцип ее действия, а то так и с ума сойти недолго. Проблема в том, что препарат соединял между собой две личности – спящую там, на Земле, и бодрствующую здесь, в сфере взаимодействия. Он превращал их в единое целое, прекрасно осознающее все то, что происходит и там, и здесь.
Я быстрым шагом перемещался по залитому дождем лесу, замыкая цепочку, но в то же время ощущал мягкость подушки на диване, слышал милицейские сирены на шоссе и лай бездомных московских собак. Оба состояния были почти равноценными, я мог усилием воли усилить либо одно, либо другое. Несмотря на такое обыденное описание, на самом деле ощущение было страшноватым, сродни тому, которое возникает на краю крыши небоскреба, когда с равной вероятностью можно свалиться и во внешнюю, и во внутреннюю сторону. В данном случае внешней для меня была Москва, потому что, свалившись туда, здесь я бы стал практически беззащитным. Этого не хотелось, ох как не хотелось, учитывая встречу с когтерезом.
Цуцык приказал сбавить темп, и мы побрели, чавкая по воде подошвами, сгибаясь под тяжестью снаряжения. А я не знал, к чему прислушиваться, – к тому, как лают собаки во дворе, или как вскрикивают до сих пор не показавшиеся птицы.
Впереди шагала Искорка, и я поймал себя на том, что пялюсь на ее упругие бедра. Конечно, и раньше, там, на Земле, мы с ней иногда позволяли себе перепихнуться к взаимному удовольствию, но, во-первых, это были совсем не любовные утехи, а скорее акт дружеской взаимопомощи, во-вторых же, теперь у нее был законный супруг, поэтому Искорку следовало вычеркнуть из списка возможных партнерш. Но, вопреки столь разумным доводам, интерес к ее бедрам не пропадал. Нет, определенно это действие грибной дури, эдакий побочный эффект. Интересно, только меня подобным образом зацепило или всех? Спросить – язык не поворачивался, и я постарался попросту отогнать эти мысли. Но мысли мыслями, а взгляд все равно помимо воли цеплялся за изгибы Искоркиного тела. Мне захотелось это прекратить.
– Цуц! – окликнул я нашего взрывотехника.
– Долго мне в конце строя телепаться?
– А что, силы прорезались? – не оборачиваясь, отозвался он.
– Надо тренироваться. А то, неровен час, окончательно потеряю форму.
– Ладно. Искорка, отдохни, пусти Саню вперед.
Мы с напарницей поменялись местами, но я заметил, как Макс фыркнул себе под нос, а Андрей улыбнулся одними глазами. Понятно. Значит, не я один подвержен этому побочному эффекту, просто все привыкли. Надо же, какие заразы, еще и посмеиваются!
В новом порядке мы продвинулись, наверное, еще на километр, когда у меня над головой промелькнуло что-то темное. Первая реакция – прыжок в грязь, хотя, уже прыгая, я понял, что это не рейдер. Вторая реакция, уже лежа – пистолет из кобуры. Но стрелять было некуда, над головой лишь густые кроны, роняющие листья под потоками непрекращающегося дождя.
– А реакция у тебя по-прежнему ничего! – рассмеялась Ирина. – Это птица. Их уже видно, но вреда от них пока никакого.
– Пока? – буркнул я, поднимаясь. – Очень обнадеживающе звучит. А потом они с деревьев будут на нас кидаться?
– Может, и не будут, – она поглядела наверх. – Что-то очень уж плотные тучи сегодня.
Мы снова потянулись по лесу цепочкой. Под ногами становилось все суше и суше, полосы глины попадались все реже, и теперь почва была сплошь песчаной. Судя по тому, что БТР застрял в болоте, до него было не так близко, как всем бы хотелось. Однако Андрей вел нас уверенно, и вскоре Цуцык воскликнул:
– Есть! Вижу БТР!
Я вытянул шею и тоже разглядел за деревьями знакомый силуэт. Может, тут когда и было болото, но сейчас им не пахло – машина стояла, застряв по оси в песке. Однако, если мотор цел, мы ее приведем в чувство, сомнений нет. А то пилить пешком надоело до одури.
Только я об этом подумал, как услышал позади подозрительный звук. Обернулся и увидел, как Искорка грохнулась на колени. Вообще-то я ничего худого не заподозрил, думал, устала, споткнулась, но, когда подал ей руку, стало понятно, что все значительно хуже.
– Черт! – сплюнул под ноги Цуцык. – Ее разбудили там.
