– Что? – нахмурился Кирилл.

– Проданной жизни мало? Своей, чужих? Еще и видео хочешь продать?

– Глупый вопрос. Проданного всегда мало. Ты, девочка, это еще поймешь. И полученного с продаж тоже всегда мало. Сколько бы ни было. На этом люди и ловятся. Бац-бац! – он сделал движение, словно выстрелил из невидимой винтовки. – Как бекасы в прицел. А я бекасер. Снайпер, настоящий снайпер, а не ворона, как твой ухажер, давайте сюда раненого, а то у вас совсем мало времени.

– В смысле?

– Раненого давайте! – повторил Кирилл таким тоном, словно говорил с трехлетним ребенком. – Я его в больничку довезу всяко быстрее, чем вы на этой раздолбанной таратайке. А у вас, если хотите успеть попрощаться с Ириной, времени в обрез.

Кирилл достал сигарету и звякнул зажигалкой, а мы с Катей перетащили спящего Валеру в черный «Ламборджини» моего нанимателя.

– Ну все, дорогие, адью. – Он щелчком отправил окурок в болотце. – Это наша последняя встреча. – Он сел за руль и прежде, чем опустить дверцу, добавил с неподдельной грустью: – Эх, жаль, сюжет для рекламы пропал. А ты, девочка, выключи мобильник, если не хочешь, чтобы Ирокез вас снова выследил.

– Он что, мобилу локализует? – воскликнул я, догадавшись, каким способом нас отслеживали. Но Кирилл не ответил.

Дверь с шипением стала на место, загудел мотор, и машина Кирилла рванула с места, как управляемый противотанковый снаряд. Мне стало хреново. Ну, не знаю, так, как всегда становится, когда закончен важный этап жизни. Как хреново бывает, когда закроешь последнюю страницу замечательной книги. Как хреново бывает, наверное, когда тебя ведут на расстрел.

А в следующий миг меня взяла злость. Злость за то, что мне стало хреново не само по себе, а от этого любителя черной кожи. Ему бы негром родиться, мать его! Где-нибудь в ЮАР в разгар апартеида. Я бы всерьез ему этого пожелал.

– Веник! – крикнула Катя.

Я обернулся и увидел приближающуюся красную машину, плоскую, как жаба, и быструю, как реакция хищника. А поскольку зол я был невероятно, мне захотелось подергать смерть за усы, как писал Киплинг.

– В машину! – крикнул я Кате.

Ее не надо было уговаривать, она раньше меня запрыгнула на сиденье. Я тоже уселся за руль, запустил мотор и дал с места так, что нас вжало в сиденья. Теперь, когда в салоне не было Валеры и мы могли в полной мере использовать преимущество в удачливости, я твердо вознамерился это сделать. Способ был только один – поставить нас и команду Веника в условия, опасные для жизни, но чтобы выиграть помогло не какое-нибудь умение, а именно слепая удачливость.

Выдавливая акселератор до упора, я мельком подумал, что Кирилл ведь именно так и живет. Может, у него и были какие-то умения, но они постепенно атрофируются за ненадобностью, поскольку наработанная чужой кровью и чужим потом удачливость заменяет ему все остальное. Понятно, почему с такими, как он, так тяжело состязаться за место под солнцем! Сколько умений ни наработай, как ни развивай их, хоть до совершенства, а все равно у таких, как Кирилл, будет подавляющее превосходство. Во всем.

Зная теперь возможности «Хонды», я быстро разогнал ее до ста восьмидесяти. От злости уже не жалея мотора, думая лишь о том, что хочу отомстить всем за столь вопиющую несправедливость. И хотя Веник не имел к сфере взаимодействия ни малейшего отношения, но я знал, что его способ получения благ от жизни в чем-то сродни тому, которым пользуется Кирилл. Оба они процветали на лжи. Только Кирилл держал в тайне магию сферы взаимодействия, заставляя конкурентов впустую разбиваться в лепешку, а Веник и подобные ему врали людям, что можно, мол, добиться чего-то честностью, умением, талантом, везением. Они-то знали правду – всем правят деньги. Поэтому не разменивались на мелочи, не тратили время на обучение, оставляя это доверчивым простакам, не вбивали силы в качество товара, поскольку рекламой можно добиться гораздо большего эффекта, чем качеством. Они всю свою жизнь обменяли на деньги, а затем выкупали ее по частям обратно. Вот и весь секрет.

Конечно, у Веника машина была быстрее, мощнее, маневреннее. Дороже. Да, это главное. То есть во всех отношениях лучше. В разы. На порядок. Но именно это меня сильнее всего раззадоривало. Я хотел восстановить вселенскую справедливость – победить Веника, сила которого заключалась в деньгах, с помощью честно заработанной за счет боевых умений удачливости. Это была битва денег против умения, лжи против честности, света, в конце концов, против тьмы.

Водитель Веника был профессионалом – он получал немалые деньги только за это и умел водить хорошо. Так что он без особого труда использовал преимущества более дорогого мотора и поравнялся с нами, давая стрелку возможность проявить качества дорогостоящей винтовки. Но пуль я не боялся, знал точно, что от них не будет вреда. Я сейчас думал лишь о том, как свернуть с шоссейной дороги на что-то менее пригодное для езды. Поэтому, когда за леском мелькнула прореха проселка, я на полной скорости крутанул руль на встречную полосу, разгоняя испуганные машины, а затем выскочил с асфальта на грунтовку. Она вела вдоль леса, и меня это пока полностью устраивало. Для начала мне хотелось показать Венику и всему миру, что не все, что стоит дороже, имеет преимущества в любых условиях. Недостатки оптического прицела я им уже сегодня продемонстрировал, теперь собирался показать, чем менее скоростная машина лучше спортивной. Клиренсом! То есть расстоянием от дороги до днища. На проселке это скажется в полной мере.

Конечно, так вылететь на встречку, как я, водитель Веника не решился даже за солидную зарплату, поэтому отстал как следует. Да и уже на грунтовке не мог поддать на полную – мешала слишком глубокая колея. Наша «Хонда» тоже пару раз чиркнула днищем по кочкам, но все же она сидела значительно выше, и, хоть руль колотило в руках, я сбросил скорость совсем по другой причине. В мои нынешние планы не входило, чтобы Веник с бойцами слишком уж сильно отстал. А то еще плюнут на погоню и развернутся. Так и уедут.

«Нет уж, ребята, – подумал я. – Хватит вам небо коптить. Я сегодня в настроении угробить вас по полной программе».

Впервые сегодня я подумал об убийстве как о чем-то весомом. Как о поступке, что ли. Или как о подвиге. До этого никогда. Для меня выстрел всегда был смесью математического упражнения с изящным искусством. Я умел стрелять хорошо, я умел не терять самообладания, работать хладнокровно и четко. Люди, находящиеся на другом конце баллистической траектории пули, являлись для меня чем-то вроде абстракции, некой условной цели, как поиск решения сложного уравнения. Я никогда не думал о них как о