то неправдоподобно это. Нет?

– Да, – согласилась Катя. – А радиомаячок тебе в ментовке не могли пристегнуть?

– Разве что в задницу, извини, засунуть. Но я бы почувствовал.

Катя фыркнула коротким смешком.

– Как ты там? – спросил я хозяина выручившей нас машины.

– Живой, – буркнул Валера. – Охренели вы с такими фокусами. Думал, шутите про погоню…

– Конь пусть думает, у него голова большая. До Сергиева Посада дотянешь? До больницы, в смысле.

– А есть выбор?

– Нет, – честно ответил я.

– Ну и не парь мозги, – сквозь зубы закончил беседу Валера.

Крепкий парень, надо признать. Я начал испытывать по отношению к нему неподдельную симпатию. Еще до одури захотелось курить, так что я не выдержал и остановился на краю дороги. Вышел, достал сигарету из пачки, размял, звякнул крышечкой зажигалки… Хорошо. Катя тоже вышла и закурила.

– Ну, мать вашу, мне, может, тоже кто даст сигарету? – обиженно донесся из салона голос Валеры.

– Совсем, блин… Машину забрали, помяли, чуть не угробили…

– Тебе нельзя курить, – отозвался я. – И так на грани шока, а еще периферийные сосуды сузятся.

– Иди в жопу! – Валера поднялся с сиденья и, морщась, приоткрыл дверь. – Сигарету дай. И вообще, чего ты из себя корчишь? Блин, не плечо бы, так я бы с тобой поговорил.

По дороге проносились машины, то и дело обдавая нас упругой волной ветра.

– Лучше покажи плечо, – я шагнул к нему и осмотрел место попадания пули.

Чиркнуло самую малость, но, когда речь идет о пуле, там и самой малости иногда достаточно для летального исхода. Боль, страх, потеря крови, шок. Вот четыре фактора, которые могут превратить легкое ранение в роковое. Удивительно, какое число людей умирает именно от страха. Одного парня, из срочников, сильно контузило взрывом снаряда. Он лежал на спине, был в сознании и все время плакал. Шептал, что не чувствует тела. Конечно, он и не слышал ничего, в том числе и себя. Я кричал ему, знаками пытался объяснить, что с ним ничего страшного не произошло, что это не надолго, что скоро прилетит вертолет. Я показывал ему пальцем, как крутится вертолетный винт. А он шептал, что ему оторвало половину туловища, что он чувствует, как жизнь вытекает из него вместе с кровью. Он бледнел все сильнее и через двадцать минут умер, совсем чуть-чуть не дождавшись прилета врачей. А ведь в него даже не единого осколка не попало!

Внезапная словоохотливость Валеры меня насторожила – очень уж напоминала она первую стадию шока. А шок – страшная вещь. От страха или боли периферийные сосуды сжимаются, и тканям перестает хватать кислорода. В ответ на это организм начинает спасать сам себя, оказывая самому же себе медвежью услугу – тонус сосудов увеличивается многократно, и начинается их спазм, что еще сильнее усугубляет ситуацию. Резко уменьшается объем циркулирующей крови. Кровоснабжение мозга и сердца остается прежним, а вот почкам, печени и кишечнику начинает катастрофически не хватать кислорода. Организм решает, что произошла серьезная кровопотеря, и начинает перекачивать жидкость из межклеточного пространства в кровь. Это накручивает шоковый цикл еще сильнее. В панике сосудистое русло резко расширяется, из-за чего настолько же резко падает давление крови и еще сильнее снижается объем циркулирующей крови. И так до необратимых изменений. Тут не до шуток – спасать человека надо.

Я взял Валеру за запястье, пощупать пульс, но он вырвал руку.

– Блин, да не лапай меня!

– Дурак ты. Руку дай. В гроб захотел раньше времени?

– А ты что, доктор?

– Хреноктор.

Я таки поймал его за руку и нащупал пульс. Хреновый пульс. Да и рука холодная. Точно шок. А средство против него одно – полная анестезия, чтобы свести на нет дурацкие защитные реакции организма. Лучше всего для таких целей подходят опиаты. Вот герыч бы подошел в самый раз. Но это доза для Ирины.

– Черт меня подери! – не выдержав, ругнулся я вслух.

Располовинить? А если не хватит этой половины ни для Валеры, ни для Ирины? Что я буду делать тогда? Ну почему же всегда так хреново бывает! Почему всегда жизнь ставит перед таким выбором, когда, что ни выбери, все равно не миновать дерьма?

– Чего там? – насторожился Валера, еще больше бледнея.

– Да ничего, это я так, о своем. Плевая рана.

– Ни хрена себе! Половину плеча разнесло!

– Не гунди! – остановил я его. – Кость не задета, кровища не хлещет. Где у тебя аптечка?

– Сзади. Слушай, что-то мне хреново как-то… Блин, пальцы ломит.

– Забей. Это самовнушение, – ответил я, открывая коробку автомобильной аптечки.

Анальгин, валидол… Это все пустое сейчас. В жгуте надобности тоже нету. Вот шприц-тюбик промедола выручил бы сильно, но автомобильная аптечка все же не военный медпакет. У нас государство скорее угробит сотни людей в год, позволив им умереть от шока на дорогах, чем пустит промедол в свободный оборот. А ведь на войне промедол у каждого в кармане, и ничего, повальной наркомании не обнаружено. Как будто гражданские дурнее военных. Бред! Кто хочет обдолбиться, найдет где купить, а вот когда возникает необходимость и нет под рукой препарата, тогда труба.