– Не знаю. Но у меня в голове так и вертится одно слово.

– Какое? – поднял брови Док.

– Традиция, – просто ответил я.

– В каком плане?

– Если нас будет много, то нам чем-то надо будет отличаться от обычных людей.

– Престиж принадлежности к касте? – понял меня Док.

– Что-то вроде того. И не совсем приличный лексикон, в стиле казарменного юмора, будет вполне уместен как один из факторов.

– Поддерживаю! – он хлопнул меня свободной рукой по плечу. – А мою отвратительную рожу будут татуировать на плече самые отъявленные нарушители дисциплины.

Ночь мы с Катей провели в ожидании. Я поймал себя на мысли, что мы уже больше недели ни разу не занимались сексом. Отчасти это было связано с тренировочной нагрузкой, но только этого объяснения было мало. Между нами что-то потерялось. причем именно в последнее время. Утратилось нечто важное, что связывало нас все время с момента нашей встречи. Я не знал, вернется оно или нет. И даже не знал, хочу ли, чтобы оно вернулось.

Людей противоположного пола по-настоящему связывают не секс и не страсть. Эти элементы являются лишь приятными дополнениями, когда все уже связано и без того. Или они могут возникнуть вообще без всякой духовной близости, просто сами по себе – страсть и желание, но тогда ни о какой связи не может быть и речи. Хочется разбежаться сразу, как только все кончится. Людей противоположного пола связывают в первую очередь духовные узы – общие цели, общие беды, общие радости, общие интересы. А секс… он лишь подчеркивает эту близость. Секс не является актом величайшего доверия. Нет, он возникает как ответ на доверие, которое уже установлено. Иначе он рождается и умирает как одна из многих физиологических потребностей, когда после него не хочется смотреть в лицо человека, бывшего только что близким, как не хочется смотреть на еду после полного насыщения.

Так вот между нами с Катей как-то незаметно порвались нити доверия и духовной близости. И секса уже не хотелось. Ни ей, похоже, ни мне. Мы продолжали, скорее по привычке, спать в одной кровати. Но так могут спать в одной палатке уставшие после восхождения альпинисты. Просто спать.

Однако в эту ночь нам не спалось. Мы мысленно шли к Рошану. Я в ходовой рубке с Ольгой, а Катя в стрелковом комплексе с Доком. И я понял, что эти командные, напарнические узы могут оказаться заменой тем узам, которые связывали нас с Катей, пока команда оставалась на суше. Мы были лучшими стрелками в отряде. А секс… был лишь приятным дополнением, делал нас не просто напарниками, но и парой. Однако быть напарниками для нас было важнее. А в океане моей напарницей стала Ольга, а Катиным напарником – Док. И все в наших отношениях начало неуловимо меняться. Поначалу Катя меня ревновала, но уже пару недель как махнула на это рукой. Ей самой было интереснее с Доком, чем со мной. Я хорошо стрелял из пистолета, а Док прекрасно управлялся с торпедами и бортовым орудием. Сейчас это его умение было важнее для всех. А из моих умений важным оказалось пилотское мастерство. И это обстоятельство начало нас с Катей тихонечко разводить.

Мы лежали в одной кровати, но мысленно находились в разных корабельных отсеках. Она в корме, где укоренился обновленный стрелковый комплекс, а я в носовой части, в ходовой рубке. Мысль об этом была окрашена грустью. Но не настолько, чтобы я особенно загрузился. На самом деле в жизни всей команды произошли серьезные перемены – мы испытали корабль, доделали его, и теперь большую часть времени будем проводить вдали от суши. Изменилась наша общая, одна на всех среда обитания. И мне тоже хотелось перемен. Внутренних, вслед за внешними. Изменилась не только наша среда обитания – вместе с ней разительно изменится распорядок, и круг наших обязанностей, и цели, и задачи, и род деятельности. Мы все словно сбросили кожу и оставляли ее на суше. А впереди нас ждал океан. Новое, неизведанное пространство. Хотелось войти в него, оставив все старое за бортом батиплана. И, кажется, мы с Катей оба были готовы к этому.

Под утро я не выдержал и выбрался из постели. Катя ничего не сказала, просто повернулась на другой бок. Я оделся, шагнул в коридор и прикрыл за собой дверь. Меня влекло наверх, прочь из затхлых штолен, на свежий воздух. Я вдруг вспомнил и то, как бродил по джунглям, и как жил в развалинах на окраине, глядя по ночам на густо засыпанное звездами небо, и как ночевал в третьесортных отелях, не платя за постой. Меня вдруг, совершенно внезапно, охватила грусть. Ностальгия по безвозвратно ушедшему образу жизни. И хотя всю жизнь я стремился построить корабль и убивать биотехов, сейчас у меня защемило сердце от осознания потери свободы. Я вспомнил, как мы бродили по Суматре с Кочей, одетым в парусиновые штаны и рубаху, имея за душой лишь кинжал, пистолет, собственную одежду и три-четыре десятка патронов. Эта незатейливая жизнь навсегда оставалось в прошлом. Не скажу, что мне хотелось ее вернуть, но о безвозвратности потери я сожалел. Мне хотелось увидеть небо. Такое же, как тогда.

Наверху набирал силу рассвет. Океан был далеко, его дыхания не было слышно, но крепчающий ветер доносил солоноватую влагу даже сюда. Я распахнул приоткрытую бронированную дверь и выбрался на широкое бетонное плато базы. Пробившаяся через замшелые трещины трава блестела капельками росы. Солнце еще не встало, но разноцветье небес уже предвещало скорое появление лика светила. Скрипя наметенным песком, я направился в сторону океана. Там бетон обрывался, открывая живописный вид на полосу густых джунглей и виднеющийся вдали океан.

С удивлением я заметил, что не один выбрался подышать свежим воздухом – у самого обрыва, расстелив на бетоне техническую куртку, сидела Ольга. Я подошел, стараясь не скрывать звука шагов, но она не обернулась. И ничего не сказала. У меня не было ни малейших сомнений, что она узнала меня по звуку шагов. Потому что я бы ее узнал непременно. Я тоже скинул куртку и присел рядом. Ветер дул в лицо, принося смесь ароматов джунглей и океана. В небо с деревьев внизу поднимались первые проснувшиеся птицы. Возле самой моей щеки трепетал уголок воротника Ольгиной рубашки.

– Несколько дней не увидим неба, – сказал я негромко.

Она не ответила. В ее глазах отражались краски набирающего силу рассвета. Ветер не в силах был сдуть тепло ее тела, я ощущал его вместе с ароматом ее волос, пушистым прикосновением, почти таким же, каким спасало меня от детских страхов мамино одеяло.

– Зато все время будем вместе, – осторожно добавил я.

И снова она не ответила. Как сидела, так и осталась сидеть. Не приблизилась и не сорвала дистанцию.

«Черт меня подери», – подумал я, чувствуя, как заводится сердце.

Едва заметно, боясь спугнуть зыбкое очарование этого мига, я приблизился к ней и чуть коснулся