– Без нее я бы пропала.

– Вы можете рассказать мне, что стало с ребенком? Ева опустила глаза на их сплетенные пальцы.

– Я оставалась в Швейцарии три недели, а потом вернулась в Нью-Йорк, начала репетировать. Я оставила ребенка в лечебнице, потому что считала, что лучше сразу обрубить все связи. Лучше для меня. У моих адвокатов было несколько заявлений от возможных приемных родителей, и я сама просматривала их. Джулия, я любила то дитя. Я хотела для девочки самого лучшего.

– Конечно, любили. Я могу представить, как вы страдали, отдавая ее.

– Это было похоже на смерть. Но я знала, что она никогда не будет моей, и хотела дать ей наилучший старт. Я сама выбрала родителей, и все эти годы, несмотря на неодобрение моих адвокатов, я заставляла их посылать мне отчеты о ее успехах.

– О Ева, но так вы лишь усугубляли свою боль.

– Нет-нет. Я утверждалась в том, что поступила правильно. Она была всем, на что я только могла надеяться. Умная и красивая, сильная, любящая. Она была слишком юна, когда прошла через то же испытание. – Ева перевернула ладонь и обхватила пальцы Джулии. – Но она не согнулась. Я не имела права возвращать ее в свою жизнь. Но так же, как и тогда, когда я отдавала ее, у меня не было другого выбора.

Джулия затаила дыхание, но не столько от слов Евы, сколько от ее взгляда, от ее жаждущих и полных страха глаз, прозрачных, как стекло. Она попыталась выдернуть руку, но Ева держала крепко.

– Ева, мне больно.

– Я не хотела это делать, но я должна.

– Что вы пытаетесь мне сказать?

– Что никто не имеет большего права услышать эту историю, чем ты. – Ее глаза были такими же неумолимыми, как ее рука. – Ты – мой ребенок, Джулия. Мой единственный ребенок.

– Я вам не верю. – Джулия наконец освободилась и вскочила, отбросив стул. – Как это отвратительно!

– Ты мне веришь.

– Нет, не верю. – Джулия попятилась, вцепившись в волосы обеими руками. Ей приходилось бороться за каждый глоток воздуха, проталкивая его сквозь сжавшееся от гнева горло. – Как вы можете? Как вы можете использовать меня таким образом? Вы узнали, что меня удочерили. Вы все это выдумали. Все это выдумали, чтобы манипулировать мной.

– Ты знаешь. – Ева медленно поднялась, вцепилась в край стола, чтобы не упасть. – Ты знаешь, что это правда. – Их взгляды схлестнулись. – Потому что ты это чувствуешь, ты это видишь. Если тебе нужны доказательства, они у меня есть. Справки из лечебницы, документы об удочерении, письма адвокатов. Но ты уже знаешь правду, Джулия… – Ева протянула к ней руки.

– Не трогайте меня! – взвизгнула Джулия и закрыла руками рот, испугавшись, что так и будет визжать дальше.

– Дорогая, пожалуйста, пойми. Я не хотела причинить тебе боль.

– Тогда зачем? Зачем вы это сделали? – Чувства, безобразные чувства громоздились в ней, угрожая взорваться. Эта женщина… эта женщина, которая всего несколько месяцев назад была лишь лицом на экране, именем в журнале… ее мать? Джулия хотела крикнуть, что это невозможно, но смотрела на Еву, замершую в лунном свете, и знала правду. – Вы заманили меня сюда, вовлекли в свою жизнь, играли в свои игры со мной, со всеми…

– Я нуждалась в тебе.

– Вы нуждались?! – Два слова резанули Еву, как скальпель. – Вы? Да будьте вы прокляты! – Ослепнув от ярости, Джулия отпихнула стол. Он перевернулся, осыпая веранду осколками хрусталя и фарфора. – Будьте вы прокляты! Вы ждали, что я брошусь в ваши объятия? Вы ожидали бурного всплеска любви? – Джулия смахнула слезы с лица. Ева не проронила ни слова. – Не дождетесь. Я презираю вас. Я ненавижу вас за то, что вы мне это сказали, за все ненавижу. Клянусь, я могла бы вас убить. Убирайтесь отсюда! – заорала она на Нину и Треверс, выбежавших из дома. – Убирайтесь к черту. Это вас не касается.

– Идите в дом, – тихо велела Ева, не глядя на них. – Пожалуйста, уходите. Это касается только Джулии и меня.

– Между вами и мной ничего нет, – выдавала Джулия. – Ничего.

– Джулия, я прошу лишь один шанс.

– Он у вас был. Я должна поблагодарить вас за то, что вы не сделали аборт? Хорошо, большое спасибо. Но моя благодарность заканчивается в тот момент, когда вы подписали бумаги и отказались от меня. И почему? Потому что я мешала вашему образу жизни. Потому что я была ошибкой. Только это у нас общее, Ева. Обоюдная ошибка. – Джулия задыхалась от слез, с трудом выталкивала слова. – У меня была мать, которая меня любила. Вы никогда не сможете заменить ее. И я никогда не прощу вас. Вы сказали то, что я не хотела и не должна была знать.

– Я любила тебя, – произнесла Ева со всем достоинством, возможным в данный момент.

– Это просто еще одна ложь в ряду других. Не подходите ко мне, – предупредила Джулия, когда Ева шагнула к ней. – Я не знаю, что сделаю, если вы ко мне подойдете.

Она развернулась и бросилась бежать.

Ева закрыла лицо руками, раскачиваясь взад-вперед. Когда Треверс обняла ее, чтобы отвести в дом, она почти повисла на ней.

Джулия бежала, но не могла убежать от гнева, от страха, от ощущения потери и предательства. Она несла все это в себе вместе с горем и смятением.

Она все еще видела лицо Евы, ее темные напряженные глаза, ее широкий неулыбающийся рот. Всхлипнув, Джулия поднесла пальцы к своим губам. О боже. Та же пухлая нижняя губа. Ее пальцы задрожали, она сжала их в кулак и снова бросилась бежать, не заметив Лайла, стоявшего на узком балкончике гаража с биноклем на шее, с довольной ухмылкой на лице.

Она вбежала на веранду, задергала дверную ручку, выругалась, лягнула дверь, затем снова вцепилась в ручку. Изнутри Пол распахнул створки и подхватил ее за локти.

– Ну и ну! Ты, кажется, меня не заметила… – Он осекся, когда понял, что она вся трясется, схватил ее за подбородок, поднял ее голову и увидел ее лицо. – В чем дело? Что-то случилось с Евой?

– Нет. – Потерянный, беспомощный взгляд взорвался яростью. – Ева чувствует себя прекрасно. Просто великолепно. А почему бы и нет? Все ниточки в ее руках. – Джулия попыталась вывернуться, но Пол держал ее крепко. – Отпусти меня.

– Как только скажешь, какой бес в тебя вселился. Пошли! – Он вытолкнул ее на веранду. – Похоже, тебе нужен свежий воздух.

– Брэндон…

– Крепко спит. Поскольку его комната с другой стороны дома, он ничего не услышит. Почему ты не садишься?

– Потому что я не хочу сидеть. Я не хочу, чтобы меня держали, успокаивали и гладили по головке. Я хочу, чтобы ты меня отпустил. Пол отпустил ее, поднял руки.

– Пожалуйста. Что еще я могу для тебя сделать?

– Заткнуться. Я не в настроении.

– Хорошо, Джил. – Он оперся бедром о стол. – А на что у тебя есть настроение?

– Я могла бы ее убить. – Джулия заметалась по внутреннему дворику из тени в свет и обратно в тень. Она сорвала на ходу ярко-розовую герань и разодрала ее в клочья. Бархатистые лепестки, трепеща, упали ей под ноги. – Вся эта затея оказалась просто еще одной из ее знаменитых интриг. Вытащила меня сюда, одарила своим чертовым доверием, заставила меня довериться ей… полюбить ее. И она была уверена… так омерзительно уверена, что я попадусь в ловушку. Ты можешь представить: она думала, будто я буду ей благодарна, польщена тем, что так связана с ней!

– Я не могу ничего представить, потому что ничего не понимаю. Может, просветишь меня?

Джулия вскинула голову и посмотрела на него. Он стоял, лениво опершись о стол, и… наблюдал! Вот это у них общее, горько подумала она. Они из тех, кто стоит и наблюдает, записывает, как живут другие, что чувствуют, что говорят, когда судьба тащит их сквозь жизнь своими цепкими пальцами. Только на этот раз