Он беззаботно напевал сложенную им песенку:
К Джелаль-эд-Дину подошла его мать Ай-Джиджек и с грустью спросила:
– Я с утра присматриваюсь к тебе… Что ты задумал? Ты так усердно и тщательно собираешься, точно тебе предстоит далекий путь.
– О нет, моя драгоценная горлинка! Я хочу проехать в гости к Тимур-Мелику, поохотиться в его загородном охотничьем домике, при котором имеется большой сад с оленями и джейранами.
– Но этот сад Тимур-Мелика славится также дикими кабанами и пантерами? – с тревогой спросила Ай- Джиджек.
– Люди страшнее диких зверей! – нахмурившись, ответил Джелаль-эд-Дин и стал куском войлока растирать блестящую шелковистую шерсть вороного жеребца, продолжая напевать свою песенку:
– Я слышал, вы упоминали имя Тимур-Мелика!.. Вот я сам и явился на ваш зов!.. – Высокий и, несмотря на свои преклонные годы, стройный и сильный, Тимур- Мелик входил в калитку сада. За ним торжественно шагал векиль (смотритель дворца) Хорезм-шаха, держа на вытянутых руках серебряный поднос. На нем лежал сверток, обернутый в пеструю шелковую ткань.
Позади слуга-негр нес глиняное расписное блюдо с персиками, инжиром и грушами. Старый полководец сперва склонился до земли перед шахиней Ай-Джиджек, потом, на правах старого друга, обнял и поцеловал Джелаль-эд-Дина.
– К тебе являюсь я по приказу его величества, твоего отца. Шах-ин-шах повелел передать тебе, что он строго запрещает куда-либо выезжать из столицы. А в знак своей радости, что ты перешел из периода юности в возраст мужественности и стал смелым джигитом, что ты доказал, отняв у кипчакского хана его меч, его величество жалует тебе в постоянное владение дворец Тиллялы с фруктовым садом!..
Тимур-Мелик, весело прищурив левый глаз, наблюдал, как Ай-Джиджек и Джелаль-эд-Дин обменялись удивленными взглядами. Он продолжал:
– Его величество приказывает тебе переехать в Тиллялы немедленно, сегодня же, так как завтра вечером, между четвертой и пятой молитвой, хазрет придет тебя навестить в твоем новом дворце. Слуги уже приготовляют тебе и ковры, и шелковые подушки, и посуду, и диких уток, и куропаток для ужина в честь его величества.
– Да ведь этот дворец просила для себя царица Туркан-Хатун? Что она теперь скажет? – воскликнула Ай-Джиджек.
– Поэтому-то шах-ин-шах и приказывает немедленно переехать в Тиллялы, тогда царица Туркан-Хатун уже не посмеет отобрать дворец, тем более что здесь, на серебряном подносе, тебе присылается высочайший фирман, скрепленный подписями его величества, шейх-уль-ислама и начальника диван-арза, что отныне дворец Тиллялы является твоей наследственной собственностью.
Векиль, старательно вытирая рукавом слезы, кланяясь до земли, передал серебряный поднос. Джелаль-эд-Дин схватил сверток, развернул указ, пробежал его глазами и передал матери:
– На что мне все это?! Лучше бы отец назначил меня начальником тысячи своих джигитов, стоящих на границе, и разрешил мне сделать с ними набег на вечно враждующих с нами каракитаев!.. – И Джелаль- эд-Дин стал снова усердно чистить коня.
Ай-Джиджек вмешалась:
– Храбрый и славный Тимур-Мелик! Передай горячую благодарность моего сына и мою за оказанную нам высокую милость и драгоценное внимание. Сегодня вечером Джелаль-эд-Дин будет уже устраивать свои комнаты в новом дворце.
– А эти сладкие плоды и жемчужное ожерелье, спрятанное под ними, шах-ин-шах посылает тебе, пресветлая Ай-Джиджек, в благодарность за то, что ты вырастила такого возвышенно думающего и доблестного сына! – И Тимур-Мелик взял у слуги-негра блюдо с фруктами и передал его матери Джелаль- эд-Дина.
На другой день, в назначенное время, Джелаль-эд-Дин сидел на суфе[6] под высоким деревом в саду Тиллялы. В стороне в ряд стояли девять жеребцов, также подаренных ему Хорезм-шахом. Три из них были серые в темных пятнах, как барсы, три светло-рыжие и три вороные. Каждый жеребец был привязан к приколам за переднюю и заднюю ногу. Каждый конь, по обычаю кочевников, был с головой закутан в войлочную попону, чтобы не кусали мухи, не жгло солнце и не огрубела шерсть. Видны были только вздрагивавшие уши и отгонявшие мух хвосты.
Джелаль-эд-Дин поджидал нескольких знатных приближенных Хорезм-шаха, которых он пригласил на праздник новоселья. Но от них прискакали гонцы с одинаковыми записками, в которых они «сожалели», что, «вследствие болезни и государственных срочных дел, лишены возможности воспользоваться его любезным приглашением».
Прибыл только старый Тимур-Мелик, передать «огорчение» Хорезм-шаха, что, вызванный остро заболевшей матерью Туркан-Хатун, он переносит свое посещение на один из ближайших дней, но требует, чтобы завтра Джелаль-эд-Дин присутствовал на празднике в честь Искандера Великого.
Джелаль-эд-Дин громко свистнул и сказал слова поэта Монтесера:
На свист появился немедленно старший из джигитов. Джелаль-эд-Дин, взглянув на него, повел бровью. Джигит подошел и наклонился.
– У нас приготовлен большой достархан на много гостей, а их нет! Поставь заставу на дороге и спрашивай всех, кто проедет мимо. Среди них найди таких людей, которые развеселили бы мою душу, и приведи их сюда. Лучше я буду угощать безвестных путников с дороги, чем лицемерных ханов.
– Будет сделано! – ответил джигит и побежал к воротам.
Джелаль-эд-Дин, сидя на суфе и распивая красное крепкое вино, объяснял Тимур-Мелику:
– Я не знаю, почему отец хочет держать меня здесь, чтобы я валялся на коврах и слушал сказочников?.. Я люблю горячего коня, светлую саблю и степной ветер…
– Шах-ин-шах прав, – ответил Тимур-Мелик, – тебе уезжать нельзя. Кругом уже разгорается война. Кипчакские ханы просят Хорезм-шаха двинуться с войском в их степи. Туда пришел с востока неведомый народ. Он сгоняет кипчакский скот с хороших пастбищ и пускает туда свои табуны.
– Лучше бы отец выгнал из Хорезма всех кипчакских ханов и стал править без них. Они изнежились и развратились, грабя наших тружеников-земледельцев. В тяжелую минуту эти ханы предадут моего отца.
– Почему ты так думаешь? – спросил, подняв брови, Тимур-Мелик.
– Когда шах не доверяет народу Хорезма и отдает защиту власти и порядка иноземным ханам, приведенным в страну злобной царицей Туркан-Хатун, то он похож на того хозяина, который поручает сторожить и стричь своих баранов степным волкам. У него скоро не окажется ни шерсти, ни баранов, да и сам он попадет на обед волкам.
Вскоре вернулся старший джигит, и за ним следовали три всадника, запыленные, потемневшие от зноя. Двое, ехавшие по сторонам, были вооружены, а средний, привязанный веревками к седлу, имел вид пленника.
– Вот, я привел желанных гостей! – крикнул джигит. – Они расскажут занятные новости!
Пленник имел необычайный вид. Он был перевязан много раз волосяными веревками. Синяя длинная одежда с красными полосками[7], нашитыми на левом рукаве, и плоская войлочная шапка с загнутыми кверху полями говорили о каком-то чужом племени. От висков, как два рога буйвола, опускались на плечи свернутые узлом две черные косы. Дикими казались скошенные глаза, неподвижно уставившиеся в одну точку.
– Подведи пленника сюда, – сказал Джелаль-эд-Дин. – Кто это такой, и где ты его нашел?
– На границе, в степи, около города Отрара. Ну и крепкий! Жилистый! Едва втроем мы его скрутили.
– Что он говорит?
– Говорит, что он из войска непобедимого татарского владыки Чингиз-хана. Ехал он в нашу сторону.
