на большой сковороде жарили яичницу–глазунью. На перилах крыльца, как на буфетной стойке, стояли бутылки разных калибров с красивыми этикетками. Орудийный расчет уже поужинал, и теперь ужин завершали ездовые. Заметив меня, сержант подал команду:
— Встать! Смирно!
Я остановил его, предложив продолжить ужин и доложить обстановку. Доклад был коротким.
«Эскадрон, захватив большой обоз, натолкнулся на крупные силы немцев, завязав бой, перешел к обороне. Часть обоза осталась на нейтральной территории. Орудие на линии обороны в тридцати метрах отсюда. У орудия ведут наблюдение два бойца, остальные — на отдыхе. Прошу, товарищ гвардии лейтенант, отведать нашей глазуньи. Есть и чем горло промочить», — закончил свой рапорт Петренко. Проголодался я изрядно и, наскоро помыв руки каким–то французским вином, так как воды поблизости не было, стал с аппетитом поглощать яичницу. За счет трофеев расчет пополнился не только провизией, но и прибарахлился шелковым бельем, сапогами и тканью на портянки и на попоны для лошадей. Разглядывая мои потрепанные в походах кирзовые сапоги, Петренко предложил тотчас же заменить их на хромовые. Да и белье было бы гигиеничнее заменить, уже не говоря о портянках, от которых осталось одно название. С таким предложением нельзя было не согласиться. Перебрав несколько пар хромовых офицерских сапог, дудочкой, которые никак не налезали на ногу из–за малого подъема, я все же нашел одну пару, которая больше других походила на наши русские сапоги, и с большим трудом натянул их себе на ноги. Солдатские, немецкие сапоги были неудобны как кавалеристам, так и нашей пехоте из–за широких голенищ. Широкие и невысокие голенища мешали всаднику при езде, а пехоте — при переползании по–пластунски.
Проверив с Петренко посты у орудия и у ездовых, я направился к орудию Паланевича. Не доходя до орудия, удобно устроившись на пеньке, решил поменять белье на трофейное, шелковое. С трудом сняв сапоги, обмундирование и поменяв белье на новое, стал вновь натягивать сапоги. Белье приятно холодило тело, но сапоги, хоть плачь, на ноги не налезали. Намокшие при хождении по траве, обильно орошенной росой, они сели и не поддавались, несмотря на все мои старания. Пришлось постепенно надрезать голенища ножом, пока не распорол их до самой подошвы. И так, с распоротыми голенищами обоих сапог пришлось вернуться к орудию Петренко. Хорошо, что еще не рассвело, и никто не заметил, как я добирался до старых своих кирзовых сапог, про себя, на чем свет стоит, проклиная немецких сапожников всех разом. Нет ничего лучше русских сапог! После Белорусской операции я получил новые кирзовые сапоги, а старшина для парада сшил мне еще новые яловые сапоги, в которых я воевал и в Польше, и в Пруссии, и в Германии. В Россию все же приехал в новых кирзовых сапогах, так как при последнем ранении в ногу, осколком немецкого снаряда, мне пропороло голенище левого сапога. Кровь затекла в голенище, и при перевязке в медсанчасти, чтобы снять сапог, голенище распороли и левый тот яловый сапог сняли и выбросили. Так в одном правом сапоге и доставили меня в госпиталь. Жаль, хорошие были сапоги ….
Закончив свои мытарства с сапогами с рассветом, отыскал я комбата Агафонова и доложил ему о состоянии взвода. Приняв рапорт, комбат приказал мне после завтрака дождаться его, так как он направляется к командиру полка на военный сбор командиров, после которого будут особые указания. Еще не вернулся комбат, как меня через связного вызвали к командиру полка. Не доезжая до штаба, встретил комбата, который сообщил, что положение нашего корпуса серьезное, полк вернут назад для прорыва окружения, а мой взвод со 2–м эскадроном останется в заслоне. Я заметил, что 2–й эскадрон поддерживает взвод ПТО гвардии лейтенанта Зозули.
— у Зозули жена и двое детей в Виннице … — как бы про себя, не глядя на меня, ответил комбат.
Я не нашелся, что сказать, и уже был не рад, что напомнил комбату о Зозуле. Подъехали к штабу. Я доложил комполка о своем прибытии. Утро стояло солнечное. Птицы в лесу заливались на все лады. Немец молчал. Офицеры полукругом обступили командование полка. Утро было яркое, праздничное, в отличие от нашего положения. Слишком далеко мы забрались к немцам в тыл и слишком многих потеряли в боях.
Шел 112З–й день войны. У деревни Волокуша бойцы нашей дивизии спилили первый вражеский пограничный столб № 48. Самолетом он был доставлен в Москву, в Центральный музей Советской армии. Лица офицеров были необычно строги, сосредоточенно слушали они начальника штаба полка, гвардии капитана Тодчука, который спокойным и монотонным голосом докладывал обстановку:
— Во второй половине дня 18–го июля, противнику удалось сбить с позиций наши стрелковые части и вернуть себе район Лойки — Белля — Церкевна Келбаски. Враг перерезал коммуникации корпуса. Части дивизий СС «Мертвая голова» и пехота противника опрокинули заслон 5–й гвардейской кавдивизии в Липске и снова овладели городом. Корпус охвачен с трех сторон, с запада, юга и востока численно в несколько раз превосходящими силами противника. Только на севере поддерживается непрочная связь с 174–й стрелковой дивизией, которая ведет упорные бои, неся тяжелые потери. Обстановка плацдарма осложнилась, нависла угроза полного оперативного окружения корпуса. Командование корпуса приняло решение на некоторое сокращение обводов занятого нами района …
Офицеры молчали … Военный сбор командиров завершил командир полка Ткаленко. Он сказал:
— Полк отходит в заданный командиром дивизии район. Для обеспечения беспрепятственного отхода полка на месте остается заслон, в составе усиленного 2–го эскадрона, взвода противотанковых орудий гвардии лейтенанта Якушина и минометного взвода гвардии старшины Водзинского. Заместителем начальника заслона по артиллерии назначить гвардии лейтенанта Якушина. Командование полка надеется на вас. Задача вам ясна? Драться до последнего снаряда и патрона! Без приказа не отходить! Есть вопросы?
У нас вопросов не было.
— Приказ выполним по–гвардейски! — был наш ответ командованию полка.
… Полк бесшумно и незаметно снялся с занимаемых позиций и растворился в утреннем тумане. Мы с горсткой бойцов заслона остались один на один с немцем, защищающим теперь свое звериное логово, а не оккупированную Белоруссию. Впереди Августов и Восточная Пруссия. Сзади — никого. Только завалы, заграждения и мины на дороге, оставленные нашим полком при отходе.
Установив орудия на огневых позициях и предупредив командиров орудий без моей команды не стрелять, я пошел к комэска, начальнику заслона, чтобы согласовать наши действия. Немец молчал, изредка ведя беспокоящий огонь. Но молчание это было тревожное. С его стороны все отчетливее слышался шум моторов и лязганье гусениц. Фашист подтягивал танки и САУ. Предстоящий бой предвещал быть жарким, и именинниками в нем будем мы, артиллеристы противотанковой батареи. С комэска обсудили, как лучше вести себя в данном положении. Решили не дразнить немца, а самое главное — не дать ему понять, что нас мало, что основные силы ушли. Надо было приберечь патроны, мины и снаряды для решающей схватки, а пока решили изредка постреливать из стрелкового оружия, тем более что мины у минометчиков были на исходе. Старшина Водзинский тоже должен будет стрелять только на поражение. Уходя к комэска, я боялся за своих бойцов, чтобы они не выпили лишнего, благо трофейные брички со всем этим добром стояли нетронутыми. Приказал командирам орудий выдать бойцам по 100 грамм, и не более. Каково же было мое удивление по возвращении на огневую позицию! Все мои бойцы наотрез отказались от спиртного и были до неузнаваемости серьезными и сосредоточенными. Как можно в такой ситуации не пить?! Все же понимали, что нам, скорее всего, крышка. Я думал, что бойцы решат выпить как следует в последний раз, но оказался неправ.
Да, в заслоне не шутят и редко когда из заслона возвращаются живыми. Каждый готовился с честью провести свой последний бой и перед смертью уложить как можно больше фашистов. Пусть они дорого заплатят за наши жизни!
Командиры орудий в который уж раз проверяли орудия, прицелы, их готовность к бою. Пока еще не завязался бой и было время, еще и еще раз проверяли снаряды, маскировку, окопы, стрелковое оружие, гранаты, схему ориентиров, готовность к круговой обороне и прочее. В бою времени на