Одновременно с этим я послал связного к командиру эскадрона доложить обстановку.

Командую:

— По фашистскому обозу, гранатой, взрыватель осколочный, прицел 10, один снаряд, огонь!

— Выстрел!

Разрыв в середине обоза. Перехожу на беглый огонь по четыре снаряда с переносом огня то вправо, то влево от середины колонны. Не дожидаясь команды, к орудию подъехал на боевой бричке ездовой Ведерников и начал неспешно выгружать ящики со снарядами. Это было хорошо, но, с другой стороны, недопустимо нахождение брички у орудия, ведущего огонь с открытой огневой позиции. Немцы между делом опомнились и открыли прицельный огонь по орудию. Ведерников со своей бричкой демаскировал нас и подвергал опасности себя и своих коней.

— Немедленно убирайся отсюда! — орал я ему в промежутках между выстрелами. Но Ведерников как будто не слышал. Несмотря на свист пуль, он неторопливо, как будто у себя дома в колхозе, выгрузил последние ящики, собрал стреляные гильзы в пустые ящики и только после этого покинул огневую позицию.

Такой вот был у нас боец Ведерников — спокойный, неразговорчивый, медлительный, но по– хозяйски заботливый. В идеальном порядке поддерживал коней, бричку и оружие. Беззаветно преданный своему делу, он никогда не терялся, будь то в бою, на марше или на боевом смотре полка.

А орудие между тем продолжало расстреливать немецкую колонну. Расчет быстро и слаженно выполнял команды. Азарт и горячка успешного боя захватили всех. Петренко командовал орудием, стоя во весь рост, весело повторял команды и приговаривал:

— Вот вам, гады, еще подарочек!

Колонна начала разбегаться, организованный огонь по нашему орудию почти прекратился. Петренко продолжал комментировать ход боя. Ствол орудия раскалился от беглого огня. Противник совсем прекратил огонь. На дороге остались повозки и десятки убитых, уцелевшие рассеялись по полю. Ввязываться в этот бой было рискованно, так как с нашей стороны не было стрелкового прикрытия. На наше счастье, в этой немецкой колонне не оказалось ни орудий, ни минометов, ни пулеметов. Немцы даже не попытались контратаковать. Одним орудием мы уничтожили немецкий обоз и до роты пехоты.

Боевая задача была выполнена, и надо было догонять эскадрон головной походной заставы. Они успели ускакать далеко вперед, и опять нам пришлось потратить много времени на то, чтобы их догнать.

Двигаясь по большаку, утром 4 июля мы подошли к крупному железнодорожному узлу Красное. По данным разведки, в Красном немцы оборонялись силами до полка с танками и штурмовыми орудиями. Утро было солнечное, предвещая жаркий день. Эскадрону была поставлена задача войти в лес, обойти Красное и ударить по немцам с тыла.

Свернули в лес. Сначала шли по проселочной дороге, а потом резко свернули в довольно топкое место. Легкие верховые кони эскадрона и тачанки прошли достаточно легко, даже не нарушив травяного покрова. Наша же орудийная упряжка стала увязать сразу после нескольких метров. Попытки обойти это топкое место справа и слева успехом не увенчались. Кони стали увязать по грудь, а орудие просело в болото по боевую ось. Пришлось срочно распрягать коней и по одному вытаскивать из болота и коней и орудие, так как, промедлив, мы могли потерять боевой расчет в полном составе. За этим довольно неприятным занятием мы провели часа три. Вывалялись в грязи как черти. Хорошо еще, что в эту трясину не успели заехать тяжело груженные боевые брички со снарядами. Кое–как почистив себя, коней и орудие, мы вернулись на лесную дорогу, затем на большак и двинулись в сторону Красного.

Навстречу нам, куда–то спеша, скакал адъютант командира полка. Поравнявшись с нами, он удивленно окликнул меня:

— Якушин, ты что, С того света вернулся?

Я был не в настроении для шуток и ему вдогонку прокричал:

— Все шутишь, да? С какого того света, я из болота!

Пока мы провозились в болоте, Красное уже освободили, никуда нам спешить было не надо, и мы шагом въехали в этот большой населенный пункт. На улицах было безлюдно, и только в некоторых местах были видны следы только что закончившегося боя.

Попадавшиеся навстречу офицеры полка задавали мне все тот же вопрос, что и адъютант:

— Ты что, из мертвых воскрес?!

— Якушин, тебя ж похоронили … а ты, выходит, живой?!

Я ничего не понимал. Только позднее все выяснилось. Оказывается, при атаке третьего эскадрона на Красное (им было придано орудие гвардии сержанта Паланевича из моего взвода), был тяжело ранен лейтенант из соседнего полка нашей кавдивизии. Паланевич стал его перевязывать, но рана была смертельная, и лейтенант из братского полка умер у сержанта на руках. Проезжавший мимо офицер штаба нашего полка, знавший Паланевича в лицо, спросил его, кого это он держит на руках.

— Это наш лейтенант, — ответил Паланевич.

Под словом «наш» он имел в виду, что это был лейтенант из нашей кавдивизии, а не из стрелковой дивизии, которая тоже вместе с нами наступала на Красное. А штабист понял это так, что Паланевич говорил о своем командире взвода, лейтенанте Якушине, то есть обо мне. Так он и доложил в штабе полка. Провозись я чуть дольше в этом проклятом болоте, то и похоронку успели бы выписать! Так меня чуть заживо не похоронили, на этот раз офицеры штаба.

В этот же день наши конники завязали бои за освобождение Молодечно и Лебедево. Северная окраина Молодечно и железнодорожный вокзал несколько раз переходили из рук в руки. После освобождения Красного немецкие гарнизоны были вынуждены оставить и Молодечно, и Лебедево.

До нашего прихода немцы зверски расправлялись с местным населением. Оставшиеся в живых жители рассказывали нам об истреблении советских граждан, которое немцы называли «чисткой». В Молодечно, Запрежье, Волжин немцы уничтожили всех евреев. Дети, женщины, старики были сожжены в сараях. Шло массовое убийство всех «восточных» — русских, белорусов и других советских людей.

После таких рассказов чувство мести все больше и больше захватывало наших бойцов. Несмотря на усталость, бессонные ночи, полк продолжал двигаться вперед, приближая момент полного освобождения нашей земли от немецких захватчиков. Уже вечером 5 июля в штаб фронта пошла телеграмма об освобождении Лебедево и Молодечно.

Наступление продолжалось. Полк сметал все немецкие заслоны на своем пути и продвигался вперед. Для некоторых немецких гарнизонов наше появление у них в глубоком тылу было полной неожиданностью. Были случаи, когда немцы и полицаи выбегали нам навстречу на улицу в одном нижнем белье и в таком виде сдавались, вызывая дружный смех окружавших их конногвардейцев. Но были и серьезно подготовленные гарнизоны с хорошо продуманной обороной, которые встречали нас стеной огня и отчаянным сопротивлением.

В бою с одним таким гарнизоном меня чуть не похоронили во второй раз, на этот раз немецкие артиллеристы.

Наш головной отряд, пройдя песчаные дюны с мелколесьем, вышел на довольно гладкую равнину, которая простиралась до деревни. Дозоры доложили, что деревня занята противником, которые окопался на ее окраине. Спешившийся головной отряд короткими перебежками пошел в атаку на деревню, но был остановлен плотным пулеметным огнем. Наступление не имело успеха и с прибытием второго эскадрона полка. Конники залегли и стали окапываться.

Мне была поставлена задача выдвинуться с орудием на передний край и подавить немецкие пулеметы. На выбор огневой позиции времени не было, да и подходящего места на открытой равнине нельзя было отыскать: впереди, за небольшим оврагом, было чистое поле, освещенное солнцем со стороны противника. Ничего не оставалось делать, как установить орудие у одиноко стоящего дерева. Засечь пулеметы противника не составляло труда — они били по очереди, не давая поднять головы