должен. Такова воля Аллаха.

Бадр посмотрел на отца и вздохнул. Воля Аллаха. Этим объясняется все. Мнение человека ничего не значит.

— Я хотел бы увидеть эту девушку, — сказал он.

— Все это устроено, — сказал Самир. — Ее семья приглашена провести с нами в горах конец недели. Они прибудут послезавтра.

Внезапная мысль прожгла Бадра.

— Ты уже давно знал обо всем?

— Не так уж давно, — ответил отец. — Принц сказал мне о своем решении лишь на прошлой неделе.

— Мать знает?

— Да.

— Она согласна?

— На женитьбу? Да.

— Похоже, что вы торопитесь, — сказал Бадр.

— Твоя мать очень хотела, чтобы ты стал принцем, — засмеялся Самир.

— И ты тоже, отец, разочарован?

Самир посмотрел сыну прямо в глаза.

— Нет.

Он вспомнил ту ночь, когда родился его сын.

— Ты всегда был и всегда будешь для меня принцем.

Мариам Риад, как и большинство ливанских девушек, была невысока ростом, не выше пяти футов, с большими темными глазами. Ее черные волосы были подняты высоко над лбом в прическе по последней парижской моде, дабы создать впечатление, что она выше ростом. Кожа ее была бледно- оливкового цвета, и она обнаруживала склонность к полноте, с которой, к огорчению своих родителей, предпочитавших типичные для арабских женщин округлости, непрестанно боролась диетой. Она бегло говорила по-французски и запинаясь — по-английски, и поэтому терпеть не могла ходить в колледж, постоянно уговаривая своих родителей, что, по ее мнению, ей необходимо посещать швейцарскую или французскую школу, как другим отпрыскам почтенных семейств.

На эти жалобы у ее отца был один ответ. Девушки вообще не нуждаются в образовании, потому что после того как они выходят замуж, их единственной заботой становится ведение дома и воспитание детей. Мариам с горечью смотрела, как ее братья ходят в школу, пока она сидит дома, лишенная даже той свободы, которой пользовались многие из ее подруг. Она являлась домой сразу же после занятий, ей не разрешалось отмечать никаких праздников и она никуда не могла ходить без одобрения отца и без сопровождения.

В машине, по пути к дому Бадра, отец с удовлетворением осмотрел ее.

— Итак, дочь моя, — сказал он в своей властной манере, — теперь, может быть, ты поймешь, почему родители воспитывали тебя именно таким образом. Теперь, надеюсь, ты сможешь нас порадовать.

Она повернулась от окна.

— Да, отец, — послушно сказала она.

— Неужели ты думаешь, что сам принц выбрал бы тебя для этого брака, если бы ты посещала школу за границей? — спросил он.

— Нет, — ответил он на свой же вопрос. — Ему нужна настоящая арабская женщина, а не та, что поражена иностранными влияниями.

Мариам посмотрела на мать, которая хранила молчание. Мать никогда не позволяла себе открыть рот в присутствии мужа.

— Да, отец, — повторила она.

— Теперь я хочу, чтобы ты припомнила, как нужно себя вести, — сказал ее отец. — Первым делом, ты должна быть скромна и благопристойна. И чтобы ты не позволяла себе ничего из тех фривольных привычек, которые усвоила от своих подружек в колледже.

— Да, отец, — устало повторила она в третий раз.

— Этот брак будет самым важным в стране, — сказал отец. — Всем известно, что твой первый сын станет наследником эмира.

Она искоса посмотрела на своего отца.

— А что если у меня будут только девочки?

Отец пришел в ужас.

— У тебя будут мальчики! — воскликнул он, словно это зависело только он него. — Ты меня слышишь? У тебя будут мальчики!

— Если на то будет воля Аллаха, — сказала она, скрывая улыбку.

— Да свершится воля его, — автоматически обронила мать.

— На то и есть воля Аллаха, — убежденно сказал отец. — Иначе зачем ему устраивать этот брак?

Мариам была поражена тем зрелищем, которое открылось ей из машины, когда они сквозь главные ворота въехали на просторы поместья. Она знала, что такое богатство, но подобного она еще не видела. В сравнении с Самиром, ее отец, который был одним из богатейших людей Бейрута, выглядел всего лишь преуспевающим торговцем. Взад и вперед сновали бесконечные толпы слуг. Она словно попала в другой мир.

В честь такого случая семья надела традиционные арабские одежды, но в саквояжах были платья по последней парижской моде, которые предполагалось надеть после торжественного обеда этим вечером.

— Опусти вуаль, — сказала мать, когда машина остановилась и к ней подбежали слуги открыть дверцы.

Мариам быстро прикрыла лицо, оставив открытыми только глаза. Взглянув на ступени лестницы, она увидела, что к ним спешит доктор Аль Фей. В полушаге от него шел Бадр. У нее перехватило дыхание. Они также были в традиционных одеяниях, и в облике ее жениха было неоспоримое величие наследника пустыни. Так мог выглядеть лишь настоящий шейх.

Ее отец вылез из машины. Самир с протянутыми руками встречал его.

— Ахлан, ахлан.

— Ахлан, фикум, — двое мужчин обнялись, обменявшись поцелуями.

Повернувшись, Самир представил своего сына. Приветствуя будущего тестя, Бадр сделал жест, говоривший о его покорности и уважении. Затем, на западный манер, протянул руку.

Из машины вылезла миссис Риад, приветствуемая Самиром. Через мгновение показалась Мариам. Отец подставил ей руку и подвел к доктору.

— Ты помнишь доктора Аль Фея?

Она быстро вскинула глаза, а затем, как принято, отвела их. Кивнув, она склонилась в почтительном поклоне.

Самир взял ее за руку.

— Дитя мое, — сказал он. — Добро пожаловать. Мой дом — всегда твой дом.

— Благодарю, — прошептала она. — Пусть будет на то воля Аллаха.

По знаку Самира Бадр подошел к ним. С благопристойностью опустив глаза, она видела только кончики его туфель, видневшиеся из-под развевающейся джеллабы.

— Мариам, — сказал Самир, — могу ли я представить тебе моего сына Бадра, твоего будущего мужа?

Не поднимая взора, она покорно склонилась и лишь потом подняла голову. На мгновение она почувствовала изумление. Никто не говорил ей, что у него голубые глаза. Сердце стало отчаянно биться и она чувствовала, что заливается краской под вуалью. Она увидела много того, о чем ей никогда не говорили. Он так высок. И так красив. Опустив глаза, она с трудом слышала свой собственный голос, произносивший слова приветствия, ибо сердце с гулом билось у нее едва ли не в ушах. В первый раз в жизни она испытала благодарность к родителям за то, что они не послали ее учиться за границу. Она была