Дакс нахмурился и злобно стиснут кулаки.
— И это все, что их волнует? Умирает великий человек, а они беспокоятся о глупых играх.
Дакс вспомнил, что именно репортеры окрестили его Дикарем. Это случалось после игры с Италией, когда он сбил двух игроков и один из них, серьезно пострадав, попал в больницу.
После игры репортеры окружили его и засыпали вопросами.
— Что вы думаете о тех двоих, которым нанесли травмы?
— Не повезло, — небрежно бросил Дакс. — Эта игра не для мужчин, которые не умеют держаться в седле.
— Вы говорите так, как будто вас совсем не волнует происшедшее.
Дакс посмотрел на репортера.
— А почему меня это должно волновать? Со мной может случиться то же самое, когда я выхожу на поле.
— Но с вами такого не случается, — сказал другой репортер. — Похоже, что подобное случается всегда только с кем-нибудь из команды противника.
— Что вы имеете в виду? — холодно поинтересовался Дакс.
— Странно, конечно, — продолжил репортер, — но каждый раз, когда команда противника близка к успеху, возникает инцидент с вашим участием. И всегда травмы получают ваши соперники, а не вы.
— Вы хотите сказать, что я специально травмирую их?
— Нет, — репортер замялся. — Но...
— Я играю, чтобы выигрывать, — оборвал его Дакс. — А это значит, что я не должен позволить противнику взять верх. И я не отвечаю за то, что они не умеют управлять лошадьми.
— Но ведь существует такое понятие, как спортивное благородство.
— Это для неудачников. Меня интересует только победа.
— Даже если вы убьете кого-нибудь во имя этой победы? — спросил первый репортер.
— Даже если погибну сам.
— Но ведь это игра, — в ужасе воскликнул репортер, — а не поле битвы.
— Откуда вы знаете? — спросил Дакс. — Вас когда-нибудь придавливала лошадь с наездником? Попробуйте как-нибудь, тогда вы измените свое мнение.
И еще Дакс вспомнил, как вечером того же дня раздался телефонный звонок. Звонил один из репортеров, беседовавших с ним днем.
— Вы знаете, что итальянец только что умер в больнице?
— Нет.
— Это все, что вы можете сказать? — спросил репортер. — Вы даже не хотите выразить сожаление? Дакс внезапно рассердился.
— А что это даст? Разве мои слова вернут его к жизни? — Он швырнул трубку.
Как странно, что ему пришлось вспомнить об этом именно теперь, когда умирал его отец. И поделать с этим ничего было нельзя. Не смог помочь ни его поспешный приезд из Англии после выступления за сборную Франции, ни далее новости о фрахте судов, которые были для отца важнее всего. Нет, было уже слишком поздно...
В результате газетных публикаций популярность Дакса только возросла, на следующую игру были проданы все билеты, и, когда он выехал на поле, на трибунах раздался гул. Дакс удивился и посмотрел на Сергея, ехавшего рядом с ним.
Тот улыбнулся.
— Ты теперь звезда, все они пришли посмотреть на тебя.
Дакс оглядел трибуны, зрители с любопытством следили за ним в ожидании чего-нибудь интересного.
— Они пришли полюбоваться, как я убью кого-нибудь.
Сергей бросил взгляд на зрителей, потом снова на Дакса. Губы его растянулись в усмешке.
— Или как убьют тебя, — сказал Сергей.
И зрители были удовлетворены. В конце четвертого тайма в центре поля образовалась свалка, упали три лошади с наездниками, в том числе и Дакс. Когда двое игроков поднялись на ноги и покинули поле, трибуны никак не отреагировали на это, но когда встал Дакс, по трибунам пробежал гул. Бросив взгляд на зрителей, Дакс быстро отвернулся и стал поднимать свою лошадь.
Лошадь дрожала, бока ее тяжело вздымались. Дакс медленно погладил ее по холке.
— Мы опять их облапошили, да, малыш?
На поле вышел Котяра, ведя другую лошадь. Когда Дакс вскочил в седло, раздались аплодисменты, а когда он насмешливо приподнял шапочку, трибуны одобрительно зашумели.
Удивленный Дакс подъехал к Сергею.
— Ничего не понимаю.
— Привыкай, — рассмеялся Сергей. — Ты теперь герой.
Это признали даже газеты, и к концу года Дакс был включен в сборную Франции. Он стал самым молодым нападающим, когда-либо выходившим на поле в составе французской сборкой. До восемнадцати лет ему не хватало месяца.
Но каким бессмысленным казалось все это теперь, когда отец его умирал. Все эти планы, которые раньше казались такими важными. Дакс вспомнил один из вечеров в школе в конце семестра. Они втроем сидели у себя в комнате.
Дакс откинулся на спинку стула и положил ноги на стол.
— Как ты собираешься сдавать экзамены, Сергей? — спросил он.
Приятное лицо Сергея нахмурилось.
— Не знаю, со скрипом.
Дакс кивнул и посмотрел на Роберта, хотя не имело смысла задавать ему подобный вопрос. Уже почти три года он был лучшим учеником в классе.
— А что ты сейчас чувствуешь, Роберт? Роберт пожал плечами.
— Облегчение, хотя мне все-таки немножко грустно. — Он обвел глазами комнату. — Как-то жаль уходить отсюда.
— Дерьмо! — взорвался Сергей. — Я-то рад, что сваливаю!
Дакс улыбнулся.
— А какие у тебя планы?
— Планы? Мне уже не светят ни другие школы, ни стипендии. Все уже примирились с тем, что у власти находятся коммунисты, так что кому нужен русский белогвардеец?
— И что же ты будешь делать? — спросил Роберт. — Пойдешь работать?
— Кем? — поморщился Сергей. — Что я, черт побери, умею? Быть как отец — швейцаром?
— Надо что-то придумать, — сказал Роберт.
— Может, поехать в Гарвард, как ты? — саркастически заметил Сергей. — Или вместе с Даксом в Сандхерст? А кто за меня похлопочет? Мой папа генерал?
Роберт молчал, Сергей посмотрел на него, потом снова заговорил уже гораздо спокойнее.
— Я не хотел вас обидеть, — извиняющимся тоном произнес он.
— Ладно, все в порядке, — тихо ответил Роберт.
— На самом деле я уже решил, что буду делать, — сказал Сергей повеселевшим голосом.
— Решил?
— Женюсь на богатой американке. Кажется, они падки на титулы. Дакс рассмеялся.
— Но ты ведь не князь. Твой отец граф.
— А какая, черт возьми, разница? — спросил Сергей. — Для них главное титул. Ты помнишь ту американку на позавчерашней вечеринке? Когда я вытащил свою пушку, она посмотрела и сказала с благоговением: «Никогда раньше не видела королевский член». Тогда я ее спросил: «А что, он выглядит как-то иначе?» А она мне ответила: «О, да. Конечно. У него кончик красный. Сразу видно — королевская кровь».
Когда они отсмеялись, Роберт повернулся к Даксу.
— А ты?