искать.

В офисе Глеб первым делом пробежался по любимым ссылкам. Это быстро вошло в привычку: оказалось, бродить по Интернету так же приятно, как лежать на диване. Если б домашний компьютер был подключен к Сети, эти полтора года Глеб провел бы перед экраном. Все лучше телевизора: хотя бы потому, что можно часами серфить, не находя ни единого упоминания о выборах и о том, что Ельцин — наш президент. Но все равно на выходе — впустую потраченное время, презрение к себе, желание не двигаться с места и никуда не выходить.

Арсен еще не выложил новый выпуск 'Вечерних нетей', зато неожиданно обновились 'Марусины русы'. Как обычно, речь шла о Тиме Шварцере:

'Тим Шварцер, ныне великий русский веб-дизайнер, когда-то сделал себе карьеру на том, что совсем не походил на русского. Когда в пуловере с эмблемой Гарварда он приходил к своим первым заказчикам и с легким акцентом представлялся как 'репрезентатив Tim Shwartzer Group', даже самые прожженные бизнесмены видели в нем экспата, нанятого на работу крутой западной студией. Надо отдать ему должное — он никогда не врал прямо. Например, не говорил, что окончил Гарвард, а просто мельком упоминал, что 'вернулся из Гарварда всего полгода назад и еще не очень освоился в Москве'. Обычно не прибавляя, что в Гарварде пробыл всего месяц, да и то в гостях у одноклассника.'

Похоже, Глеб знал этого одноклассника — по крайней мере, мог знать. Тим закончил девяносто седьмую школу и, несмотря на разницу в пять лет, Глеб неплохо представлял себе его класс. Кто же из них теперь в Гарварде?

Похоже, сегодняшний выпуск посвящен одному Шварцеру. Маша Русина вспомнила и фальшивые портфолио с заказами от вымышленных фирм, и наполеоновские планы покорения офф-лайнового мира. Завершалась руса следующим пассажем:

'И это будут те же яйца, только в профиль: липовое портфолио, обучение профессии на коммерческих заказах, понты и дилетантство в параллели. И надо вам сказать, дорогой читатель, практика показывает, что это напрочь правильный способ действий.

Через 2–3 года студия будет делать вполне приличный книжный дизайн, зарабатывать на этом бабки. А что по ходу дела они кинут десяток клиентов, впарив им неведомо что, — так об этом клиенты никогда и не догадаются.

Такая эпоха. Рулит не качество, рулят понты.

Конечно, за это мы нашу эпоху и любим. За то, что любой может стать крутым на 15 минут. Но тут имеются свои побочные эффекты. Например, я до сих пор сплю голая под льняным одеялом производства 1896 года. Почти без серьезных потертостей. Летом под ним прохладно, зимой — тепло. Любой человек застрелился бы сейчас за такое качество ткани (ну, и за то, чтобы спать со мной, — но об этом в другой раз).

Однако такого качества уже не бывает. Качество падает, понты растут.

И Тим Шварцер добьется успеха на рынке книжного дизайна, помяните мое слово.

Пипл в последнее время не просто хавает — жрет.'

— Да, серьезный наезд, — сказал Бен, прочитав финал из-за плеча Глеба, — очень круто.

— За что она его так?

— Не знаю, — улыбнулся Бен. — Я, прежде всего, думаю, это не она, а он. Спит голая под льняным одеялом, и все мечтают под него залезть — ясно же, что мужик писал, развлекался. Вообще, в Сети есть твердое правило: чем сексуальней девушка, тем больше шансов, что она — мужик.

— По-моему, — откликнулся от своего компьютера Андрей, — это все неважно. Я бы ввел правило 'презумпции виртуальности': мы должны верить тому, что виртуальный персонаж о себе говорит, до тех пор, пока не узнаем иного. Тогда Маша Русина — типа девушка 25 лет, Май Иванович Мухин — русский пенсионер, живущий в Эстонии, а Леня Делицын — русский сейсмолог, работающий в Массачусетсе.

— В Висконсине, — поправил Бен.

— Да, в Висконсине. И лишь когда к нам в офис заявится типа здоровый амбал с бородой до пупа и скажет, что Маруся — это он, мы как бы сможем подвергнуть сомнению ее существование.

В дверном проеме появилась бритая голова Шварцера. Судя по всему, он и побрился только для того, чтобы придать себе дизайнерскую завершенность.

— Ты мне скажи, — обратился он к Андрею, — мы будем сегодня работать или нет? У меня просто встреча в министерстве через два часа.

Взгляд Тима упал на экран Глебова компьютера, и лицо его исказилось, словно по монитору прошла рябь, как от перепада напряжения.

— Ты посмотри, а, — сказал он. — Опять эта барышня. Видимо, я не заметил ее заигрываний.

— А она заигрывала? — спросил Бен. — Круто.

— Прикинь сам, — ответил Шварцер, — я думаю, это работа конкурентов. Подумай, кому еще такое может быть выгодно? Я, наверное, попрошу крышу какого-нибудь заказчика с ней разобраться. Мешает работать.

Чтобы не смущать Шварцера, Глеб нажал Alt-Tab и вызвал окно Фотошопа с заготовкой для дизайна сайта. Брезгливое выражение не покинуло лица знаменитого дизайнера. Глянув на работу Глеба, он буркнул:

— Это еще что за говно? — и вышел.

— Не бери в голову, — сказал Бен, — это он всегда так говорит. Присказка у него такая.

Все перешли в большую комнату. В честь совещания стол освободили от бумажек и мусора. Шаневич сидел в большом кресле и разговаривал с Арсеном. Увидев Андрея, сказал:

— Ты нам чаю не принесешь?

— Сейчас, — ответил Андрей, но Тим перебил:

— Ты чего? Смотри, ты же главный редактор. Ты не должен бегать за чаем. Попроси Нюру.

— Она приболела сегодня, — ответил Андрей. — И я типа не вижу ничего зазорного в том, чтобы самому сходить за чаем.

— Пойми, мы все — свои ребята. Но едва мы начинаем это дело, ты должен построить между нами стену. Они все, — Тим кивнул на Бена и Глеба, — будут работать, только если почувствуют в тебе настоящую силу. Это как на выборах: победить может только настоящий харизматик.

— Короче, я схожу, — сказал Глеб.

На кухне он застал Осю, Муфасу и Снежану. Муфаса только забил косяк и как раз прикуривал.

— Наркотики, — говорил Ося, по обыкновению размахивая руками, — это не наш путь. У нас, русских, есть традиционные славянские психоделики. Например, брага и пиво. Наркотики же сегодня есть агент влияния Запада, диверсия общества спектакля в сакральное тело России.

Сегодня его борода растрепалась больше обычного. Из расстегнутой фланелевую рубашки выглядывал портрет какого-то человека на футболке, бородатого и нечесаного, как сам Ося.

— А трава? — спросил Глеб, затягиваясь.

— Даже трава, — убежденно сказал Ося. — Я верю, что где-нибудь на Ямайке или, не знаю, в Азии трава по-настоящему чистое, благое деяние. Но скажи — ты ее сам вырастил?

— Нет, — ответил Муфаса. — У барыги взял.

— О том я и говорю, — кивнул Ося. — Первое поколение русской психоделической не понимало, какую вызовет волну коммерциализации наркотиков. Поэтому следует добиваться полной легализации, чтобы каждый мог сам себе вырастить траву, не опасаясь ментов. А пока идеологически вообще не следует их употреблять. — С этими словами он взял у Глеба косяк и продолжал: — Но, с другой стороны, поскольку я осознал механизм, я могу и потреблять. Скажем, как дзен-буддист может есть рыбу. Или как блицкриг финансировался еврейским золотом.

И Ося с удовольствием затянулся.