противоречит понятию всемогущества. Я не согласен с этим. Силы у них равны и сталкиваются в игре добра и зла. А ставкой в этой игре является не что иное, как человечество.

Смех стал еще более циничным и грубым.

— Но это не должно, господин Милланд, мешать нашей игре. Если игра является постоянным противопоставлением порока и добродетели, то мы никак не можем от нее отказаться. Разве мы не подобие наших создателей?

Доводы его приводили меня в ужас, но, пользуясь беседой, я постепенно разбирался в его сильных и слабых сторонах, во всем их хитросплетении.

Я понял, что невидимка играет прекрасно. В ходе защитных комбинаций его рука одну за другой сняла мои пешки, и я почувствовал, что по спине у меня потек ледяной пот.

Проигрыш стоил потери моей души, судьба которой разыгрывалась в последних ходах, и в то же время у меня перед глазами возникала жалкая судьба человечества.

Делая ответный ход, я вдруг представил себе Бога, играющего с Сатаной на небесной шахматной доске, не обращая внимания на законы времени и пространства.

Как нас двоих с этим демоническим существом, я представил их, переходящих от надежды к отчаянию по мере того, как фигуры наступают, отступают, атакуют и контратакуют.

Да, возможно и такое… Игра может кончиться победой Сатаны и переоценкой ценностей… Я представил Бога, проигравшего свой Свет и гибнущего в вечном проклятии.

Нет! Это невозможно… невозможно… Это было бы слишком ужасно. Эта идея подброшена сим чужемирным созданием, чтобы смутить мой разум, вывести меня из равновесия, лишить ясности ума, которая мне сейчас так нужна для победы.

Я гнал прочь эти видения, отбрасывал их, чтобы максимально сконцентрироваться на последних атаках.

И тут я увидел выход.

Я бросил приманку, чтобы отвлечь внимание моего противника. Моя атака только начало цепной реакции, но нужно выдать ее за собственную неуклюжесть и неумелость.

Существо захихикало. Кажется, оно не заметило ловушку.

— Вы явно играете все хуже и хуже, господин Милланд. Ваша жизнь, как мне кажется, висит на волоске. На очень тонком волоске. Я даю вам время подумать.

Я проиграл ему еще одну пешку. Он уверен в своей победе, и вот тут-то я начал настоящую атаку. Атаку на его короля!

В этот момент я услышал нечто вроде глухого хрипа. Это было выражением глубокого удивления. Мой противник стал лихорадочно защищаться, но было уже поздно. Я полностью разрушил его защиту.

Он попался, сгорел.

Костлявые руки смели фигурки и оттолкнули доску, когда я объявил:

— Шах и мат!

Плохой игрок? Нет, я так не думаю. Я был в его власти, и он мог меня уничтожить одним движением руки, но сделать это, по его законам, можно было только путем игры. Это единственный способ, который он знал. Все остальное, будучи подчинено игре, отходило на второй план. Играть, играть во что бы то ни стало!

И он спокойно мне объявил:

— Вы свободны! Браво, господин Милланд. На этот раз вы выиграли…

— Я должен это понимать так, что мы еще встретимся?

— Конечно, но позже…

Я опустил голову.

— Хотелось бы задать вам еще один вопрос.

Конечно, этот вопрос касался Валери. Но существо подняло руки от пустой доски.

— Извините, но мы уже сказали друг другу все, что хотели сказать.

— И вы согласны теперь освободить своего противника?

— Вы считаете себя опасным противником, потому что думаете, что вам известны наши намерения? Потому что вы знаете судьбу свою и себе подобных? Потому что собираетесь предупредить человечество об опасности, которая ему угрожает?

Опять прозвучал тот же чудовищно циничный смех. Но теперь в нем слышалась еще и ирония.

Это и было последним ответом, который я услышал от невидимого существа. Оно исчезло вместе с шахматной доской и резким светом прожектора.

Стало темно. Я плавал в пустоте, не имеющей ни конца, ни начала, в темноте, для которой время не имеет никакого значения. Затем я как бы очнулся внутри большой круглой комнаты.

Совершенно круглой.

Круглые стены, как мне казалось, не имели ни одного отверстия. Они были сделаны из блестящего, матово светящегося металла. Потолок тоже был круглым и голым, Ощущение, что я в своем мире, побудило меня закричать что-то в селектор, нажав контакт.

«Да, да, господин Милланд, мы сейчас возвратим — вас обратно. Вытянитесь… Расслабьтесь…»

Я повиновался. Появилась какая-то смутная надежда. Я стал думать о Валери. Может быть…

«Не беспокойтесь ни о чем. Сначала речь пойдет о вас, господин Милланд…»

«Но что же случилось, почему вы не отвечали?»

«Лежите, лежите… Расслабьтесь… Внимание, мы включаем аппарат возвращения…»

Настаивать было бесполезно, и я повиновался. Стены комнаты стали вращаться и наконец превратились в тонкий светящийся круг…

У меня закружилась голова, и я закрыл глаза… Все мысли исчезли…

Время бежит… время течет… перед глазами вновь сновидения… Я «выныриваю на поверхность».

…Удушливая теплынь. Такое ощущение, что все атомы моего тела разлетаются осколками и исчезают мерцающими искорками.

Но вот болевые ощущения проходят.

Волна выбрасывает меня на берег сознания внутри моего тела. Моего настоящего тела из мяса и костей.

Голова тяжелая, веки жжет… Я поднимаю голову… оглядываюсь…

Я лежу на кушетке, мягкой и удобной… посреди слабо освещенной комнаты.

Круглые металлические стены.

Я посреди огромной…

…круглой комнаты.

Совершенно круглая комната.

Меня тошнит. Боже, как мне плохо.

Но где же я? Я не узнаю экспериментального блока в коттедже Ватсона.

Это странное место кажется мне совершенно незнакомым и даже каким-то зловещим, поскольку эта комната похожа на… О! Мои глаза, моя голова… Я не узнаю людей, толпящихся возле меня.

— Грейсон!

Чей-то силуэт танцует передо мной сквозь вуаль лихорадки. Я чувствую чью-то руку, трогающую мой лоб… вижу другую, которая протягивает мне чашку.

Я пью, глотаю, не понимая что, и снова закрываю глаза.

Эта молния! Единственное, что сохранилось в воспоминаниях о возвращении. И еще человеческая фигура, лежащая на поверхности озера. Эта гигантская фигура, лежащая спиной ко мне, кажущаяся спящей, в то время как озеро вокруг глотает звезды.

Одно и то же видение, которое преследует меня… наверное, какой-то фрейдистский символ, но разгадать его я не могу.