вид. Смешанные пары. И однополые. Кто кого? Три раунда. Четыре. Восемь. Потный спортивный секс. Оценки за техничность. За артистизм. За выносливость. И так далее…

Так вот… Была у нас со Светкой настоящая любовь. Божественная…

Светка рассказала все своей маме-адмиральше. Видел ты ее? Тогда меня поймешь. Мама захотела со мной поговорить. Пришел я к ним на Васильевский. Нет. Не в эту квартиру. Эта — профессорская. А они жили в новом доме. В Гавани. На Наличной. Бедненькая была квартирка. Покойный адмирал всю свою большую получку на праздник Победы тратил. А после того как, принимая морской парад, с адмиральского трапа в Неву упал, вообще жил на одну военную пенсию. Тоже, конечно, немалую. Но для вечного победителя явно недостаточную.

Так вот… Заставила меня мама всю мою биографию рассказать. Я и поведал ей «легенду» разведчика. Про отца — погибшего летчика. И маму — скромного бухгалтера в жэке. Очень внимательно меня адмиральша выслушала и спросила: «А ты знаешь, мальчик, что такое мужчина?» Я напряг свои девятнадцатилетние, отягощенные морским приборостроением мозги и понес что-то про мужество и отвагу. Адмиральша опять меня выслушала внимательно. И говорит: «Ваш ответ я оцениваю в два балла. Но я вас не виню. Просто вы по возрасту не готовы к более зрелому ответу».

И объяснила мне, что слово «мужчина» состоит из двух корней: «муж» и «чин». И второй корень в нем самый главный. Что человек только тогда может считать себя мужчиной, когда имеет чин, позволяющий ему выполнять обязанности мужа. Просто, доходчиво и образно. Самое интересное, что я с ней во всем согласился. Я объяснил, что мы со Светой и не собираемся вступать тут же в законный брак. У нас такая любовь, что преодолеет любое время. Я нос расшибу, но стану классным специалистом, гордостью советской науки в области морского приборостроения.

Адмиральша меня опять выслушала очень внимательно и сказала совсем как Ленин: «Вот и учись, учись и учись! А про Светлану забудь, пока не станешь мужчиной…»

И я пошел учиться.

А она и со Светкой поговорила. Доходчиво объяснила ей простейшую истину, что есть любовь, а есть жизнь — две абсолютно разные вещи. Любовь и жизнь! Эти вещи путать ни в коем случае нельзя. Ну, к примеру, как секс и любовь… Тоже вещи абсолютно разные. Секс без любви еще вкусней. Потому что запретного плода больше! И мама объяснила Свете, что любовей этих у Светланы в жизни еще будет уйма. А жизнь, извините, одна. И настоящая женщина должна прежде всего о жизни думать. Ради будущего. Ради своих детей.

В математике и физике Светка не секла ни грамма. А эта вульгарная социология запала ей в душу. Очень она томилась в обшарпанной, бедной адмиральской квартирке. А год был уже семьдесят второй. Расцвет застоя. И застаивались люди по-крупному. Конечно, не сравнить с нынешними. Но все-таки… Египетские белые спальни, румынские лакированные гостиные, кирпичные трехэтажные дачи, средиземноморские круизы… А что ожидало меня? Твердая зарплата в секретном НИИ и подписка о невыезде. Все! Но расстались мы со Светкой не сразу. Адмиральша была умной женщиной. На праздники, кажется на седьмое ноября, она уехала к адмиральским сослуживцам. А Светка пригласила меня в гости к себе. На Наличную. Я был вне себя от счастья. Я-то не знал, что это наш последний вечер, и она пригласила меня, чтобы попрощаться со своей любовью. А я-то этого не знал!

Это был божественный вечер… И ночь… Она сама попросила меня остаться на ночь… Оказывается, ей мама разрешила… В первый и последний раз со мной… Добрая была мама. Вот тогда я взлетел… Я парил в астрале, в межзвездном пространстве, и видел с высоты два барахтающихся на широкой адмиральской кровати молодых потных тела… Между собой мы назвали эту ночь «тайное венчание»… Романтики, блин…

Утром мы гуляли с ней по заснеженному Васильевскому. Рано выпал тогда снег. Бродили по всем трем мирам, и я чувствовал себя бессмертным. На следующий день она не подошла к телефону. А еще через некоторое время состоялось комсомольское собрание института. Проводил его молчаливый Николай Николаевич Паршин, парторг факультета. В тот раз он не молчал. Он говорил. Речь его продолжалась целый час. Я понял, как я его недооценивал.

Он раскрыл всем мою тайну, растоптал мою легенду о герое-отце. Он упрекал меня в заведомо гнусной, вражеской лжи.

Какое ему дело? А я забыл сказать, что наш факультет сугубо секретный. При поступлении уйму анкет пришлось заполнять. Потом их долго проверяли в первом отделе. И в УКГБ. Оказалось, что я обманул высокую государственную организацию. Я скрыл, что я сын кровавого сталинского приспешника. Эх, был бы жив мой инфернальный тезка… Но он свою Победу начал праздновать еще с битвы под Москвой… С сорок первого года…

Вот так… Но самым страшным было не его выступление… Конечно. Ее. И моих романтических друзей. Тогда меня расстреляли во второй раз! Друзья-романтики рассказали всем, что я к тому же поэт. Пишу антисоветские песни. А она даже процитировала наизусть строчки про сомкнутые уста. И объяснила, к кому эти строчки следует относить.

Аккуратный молчальник побагровел. Он орал на меня: «С кем ты борешься, щенок! С советской властью? Она на века! А ты будешь раздавлен и превращен в пыль!»

Он долго кричал.

А я думал, что советской власти не простоять века. Не стоит долго власть на мелкой подлости…

Ну вот…

Выгнали меня из любимого института. С треском. Я хотел на заочное перевестись… Не взяли… На работу в морской институт не брали… Я стал газеты и телеграммы разносить. Помогать маме-бухгалтерше. А вечерами научную работу писал по неконтактным системам оружия. Через три месяца меня вызвали в УКГБ. Следователь с поэтической фамилией Надсон попросил меня почитать мои стихи. Я прочел ему несколько про капитанов. Он похвалил от души и сказал, что поможет мне восстановиться в институте, если я соглашусь на них работать. «Это же у тебя семейное. Все-таки твой отец нашим полковником был…»

Вспомнили! А где они были, когда мой отец на шнурке вешался? Где они были, когда меня из-за него из института выперли?…

Я и сказал ему все, что об их организации думаю. Он был расстроен таким поворотом и заявил, что меня выселяют из любимого города, как тунеядца. Моя работа на почте в счет не шла. Так как считалась временной. Штампа в паспорте не было. И отправился я в город Кириши. На строительство химического гиганта. На два года…

Ты пей, пей… Не обращай на меня внимания… Хотя мне тоже немножко можно. Под судака в томате… Божественно!

Вернулся я оттуда настоящим волком. Узнал, что Светочка вышла замуж за профессора и в тот же год родила ему прелестную дочку. А профессор резко в гору пошел. Стал генералом от идеологии. Теоретиком развитого социализма. Катал жену в заграничные командировки.

Меня это уже не волновало…

Что? Я честно. Нет, конечно, обидно было. Ты прав! Очень обидно было! И волновало это меня очень! Но у меня появилась другая глобальная цель!

Какая? Да деньги!… Как я еще мог из своего вонючего сортира вылезти?! Только за деньги! Уже тогда приоритеты в стране сместились. На профессию, на должность стало всем наплевать. Деньги и только деньги определяли положение человека.

Я мог выкупить свою Светку у профессора только за очень большие деньги.

И я стал королем «галеры». Ну, галереи Гостиного двора. На меня уже работали сявки. Фарцевали шмотки у иностранцев. Сгоняли их на «галере». Научную работу свою я забросил. Единственное, что осталось во мне от прежней жизни, — моя кличка: Капитан Джо.

Банду мою называли Контора Капитана Джо: первая боевая бригада из студентов института военной физкультуры. Всю «галеру» в страхе держали. Может, слышал? Нет? Ну и ладно… Гордиться-то нечем.