решались в учреждение постучать. Сообщить о несчастье. А скорее всего подумали, что так и надо. Тирана закопали и с прихвостнями его расправляться начали. Вот и повесили одного для всеобщего обозрения. Может, и повесили… Не знаю. Записки, говорят, отец не оставил. А может, и оставил?… Нам с матерью было уже не до этого.
Переехали мы срочно с Васильевского острова в жуткую коммуналку на Петроградской. Где нас никто не знал. Мать пошла работать в бухгалтерию. Специально! Как на каторгу. Это сейчас бухгалтер стал самым крутым человеком в фирме. А тогда… самая гнусная и ничтожная должность была. Аркадий Райкин очень любил тупых кретинов в бухгалтерских нарукавниках изображать. При царе любимый объект для сатириков был — городничий. И у Гоголя, и у Щедрина. А в советское время — бухгалтер. Выше несчастного бухгалтера советская сатира не поднималась. Вот мать и пошла в бухгалтерию, как на каторгу. За грехи своего «кровавого» мужа-чекиста. Хотя какие уж он мог злодейства в охране инфернального генерала творить? Не знаю… Бог ему судья.
А мать придумала соседям версию, что отец мой геройски погиб в небе Северной Кореи. И показывала всем фотографию летного полковника. Удивительно похожего на меня.
Почему в Северной Корее? Ну как же… Тогда любимый анекдот был. Летит, значит американский ас на «Сейборе», а на него корейские МИГи заходят. И слышит американский ас в наушниках их корейский разговор: «Ваня, заходи сзади. Мы его сейчас п… накроем!» Наверное, очень моей маме этот анекдот нравился. Вот она и придумала версию про корейского полковника Ли Хо Дея… Что? Вот-вот… Я такой же кореец, как мой охранник Чен… Ничего. Пусть погуляет. Никуда не денется.
Так вот… С восьми лет я в своем родном городе жил как какой-нибудь иностранный разведчик, со своей «легендой». То есть с версией своего происхождения. Учился в школе на углу Большого и Кировского. Хорошо учился. Не срамил отца, героя-летчика. Нес я, как иностранный разведчик, отцовскую проклятую карму.
Появились у меня друзья. Веселые, романтичные. На гитарах играли. Пели песни Окуджавы и Галича, читали Грина. И я так вжился в свою «легенду», что сам в нее верить стал. Честное слово. С разведчиками такое случается. Начал тоже песни сочинять. Про шхуны и капитанов. Ты слышал, во «Фрегате» Стасик одну спел. Так себе песенки… Не разоблачающие власть… Без фиги в кармане. Просто про море. Тогда и прозвали меня мои романтические друзья Капитаном Джо. А моря-то я не видел никогда.
Что? Ну нет. Финский залив — не море. Лужа. Греза о море. О настоящем море. Я глядел на желтый и пенный, как утренняя моча, залив и мечтал о настоящем море. И поступил в ЛЭТИ. Недалеко от дома. На факультет морского приборостроения. Очень ответственный факультет. Очень престижный и очень засекреченный. Преподаватели в черных морских кителях и золотых погонах. А самым главным на факультете почему-то был молчаливый чистенький, лысенький преподаватель научного коммунизма Николай Николаевич Паршин.
Что? Точно, отец Марины. Ты уже его в живых не застал. Да, а познакомиться с ним тебе было бы очень любопытно. Любопытный был экземпляр для психолога. На все острые вопросы многозначительно молчал. Его сначала так и прозвали: Ни-Ни. Он — Николай Николаевич, эНэН, а мы его — Ни-Ни. Был он, как теперь говорят, неформальный лидер. Это, наверное, в том смысле, что все наши преподаватели в морской форме ходили. А он единственный — без формы. Вроде отца моего. Героя-летчика.
А в нашей группе всего две девчонки были. Толстая, очкастая, как веселая лягушка, Мила Машошина и худенькая и стройная, как балерина, Света Филиппова…
Что? Ну конечно же, будущая Маринина мама. Так вот. Мила хоть и была на веселую лягушку похожа, но тянула по физике и математике лучше всех нас, дураков. А для чего Света к нам поступила и как она могла такой жуткий приемный конкурс выдержать, мы все терялись в догадках. Пока однажды не поняли, что молчаливый чистенький неформальный лидер нашу Свету, так сказать, опекает. Света нам призналась, что Ни-Ни — друг их семьи. Друг ее покойного отца. Адмирала Филиппа Филиппова. Умер в семидесятом адмирал от цирроза печени.
Вот теперь любят подсчитывать, сколько мы людей за войну потеряли. Мешают в кучу погибших и в окопах, и в лагерях, и в плену, и на оккупированной территории. Страшные цифры получаются. Но почему-то никто не хочет подсчитать, сколько мы людей за Победу потеряли. Цифра-то, уверяю тебя, еще пострашней получается! Ведь пятьдесят лет непрерывно мы свою победу в той войне празднуем. А если с умом разобраться, выйдет, что победили-то не мы. Другие победили. И не празднуют. А тихо наслаждаются плодами победы. Вот так вот… А мы все празднуем и празднуем, и от победного стола людей трупами выносили, даже тех, кто спустя долгие годы после этой Победы родился. Победители, блин…
Так вот… Я ведь с нашей компании институтской начал. И в театр все вместе, и в кино, и в шашлычную со стипендии, и в лес с палатками. Естественно, среди парней война за испанское наследство. А наследство в группе одно — зеленоглазая Света Филиппова… И наследство это никому в руки не дается. Милка Машошина уже аборт успела сделать от отчаявшихся борцов за испанское наследство. А Света неприступна, как альбигойский замок.
Я лично особенно любил загородные походы. С ночевками у костра на берегу озера Красавица. Огонь пылает. Искры летят. Звенит гитара. А я свои песни пою. Про море и капитанов. Однажды мне Светка говорит: «Вася, хорошие у тебя песни, но не острые». На остренькое девочку потянуло. Я, конечно, всю ночь не спал. Песню сочинял. Про молчаливого неформального лидера. На следующий день у костра и спел ее:
Ну и так далее… Еще на три куплета.
Все поняли, про кого эта песенка. Хохотали жутко. Наизусть ее выучили. В аудитории перед его лекциями на доске красным мелом сомкнутые губы рисовали. Он понять ничего не мог.
Все-таки искусство — великая сила. Мне за эту песенку привалило испанское наследство. Как манна небесная. Как подарок судьбы.
Какая любовь тогда была! Чистая и нежная. Божественная любовь… Нет, и секс, конечно, был. Но он был не главное. Не то что теперь. Поверь моему слову, скоро секс в программу Олимпийских игр введут. Как пляжный волейбол или фигурное катание. Честно. Секс давно в один из видов спорта превратился. Парный
