и свет-то не долетает. Свет в черной дыре превращается в материю, Андрюша! Можешь ты такое понять? Энергия превращается в материю! А? Апокалипсис!

Андрюша слушал его краем уха. Скулы ломило. Гудело в башке.

— А все очень просто, Андрюша! В черной дыре колоссальное притяжение. Притягивает к себе все! Кометы, планеты, болиды, астероиды… солнца притягивает к себе…— Алик засмеялся.— Где-то там ты — солнце. А попадешь в черную дыру… Ты — песчинка, соринка… Мусор, одним словом… И все это называется — Васильевский остров. Здесь все! Все миры! Все времена! Возьмем Большой проспект. Он упирается в небо и в море! Это верхний Мир, Андрюша. Возьмем Средний проспект. Он назван-то в честь среднего мира. Магазины, лавки, шалманы, бани… И упирается он в Наличную улицу. В наличность! За-ме-ча-тель-но! И наконец, Малый проспект! Это, Андрюша, самый загадочный мир. Нижний мир. Великий океан смерти! Упирается Малый проспект в Смоленское кладбище! Тенистые аллеи, загаженные могилы, поваленные кресты — страшный мир, Андрюша… И все это на одном пятачке! Вот что такое Васильевский остров, Андрюша… Стой!

Алик остановился. Громко цокнули подковки его сапог. Андрюша вздохнул и встал рядом.

— А именем какого Василия названа эта черная дыра? Ты знаешь, Андрюша? А?…

— Нет, — сказал Андрюша устало.

— И правильно! Этого тебе лучше не знать!… Какой самый главный храм на Васильевском? В честь какого святого?

— Не знаю.

— А это тебе надо знать. — Алик зажал коленями бутылку и с хрустом отвинтил серебряную головку. — Самый главный храм на Васильевском — храм Андрея Первозванного — твоего тезки, Андрюша. Это тебе надо знать. А кто же такой Василий? На острове Васильевском главный храм Андреевский. Кто ж такой Василий?! А? А это его антимир! Андрей Пер-во-зван-ный, а Василий — тот, кого зовут в последнюю очередь! А к кому обращаются, когда уже и обратиться-то не к кому?! А?! Тихо-тихо. Молчи, Андрюша, молчи… Давай выпьем за неизвестного Василия! Тихо выпьем.

— Подожди. Давай на место придем.

— На какое место? — захохотал Алик. — Я же тебе объяснил. Здесь везде место! Пей.

Они стояли у старого низкого желтого особняка с белыми полуколоннами на фасаде.

— Смотри! — поднял вверх палец Алик. — На этом домишке тридцать три мемориальные доски! В честь тридцати трех академиков, проживавших здесь! Говорят, их души до сих пор по этому дому бродят. Как по коммунальной кухне. Дом с привидениями. Это каждый островитянин знает! Пей, Андрюша, за целый взвод привидений. И за их дядьку — Черномора — не-святого — Василия! Пей!

Алик тыкал горлышком прямо в губы Андрюше. У Андрюши в ушах гудело, как в старом телевизоре. Он взял бутылку, отхлебнул.

— Зажуй, зажуй. — Алик развернул вафельное полотенце. — Видишь, как меня твоя Танечка снарядила. А? И рыбка, и курочка, и колбаска. Бери от ее щедрот, пользуйся, не убудет.

Андрюша взял кусок копченой колбасы. Откусил и тут же выплюнул. Зубы заныли.

— Не прожевать? — посочувствовал Алик.— Сполосни рот.

— Чем?

— Да водкой! — протянул ему бутылку Алик.

Андрюша побулькал водкой между зубов — десны обожгло,

— Слушай! — Алик завинтил бутылку. — Идем-ка в Соловьевский сад! К Румянцевым победам. Идем, Андрюша, выпьем за твою победу!

Андрюша шумно вьшлюнул водку:

— Какая победа?! Он меня чуть не убил… Если бы не ты…

— А ты их чуть не убил! — хохотал очкастый.— И «папу», и Чена! Чуть их не убил и даже не заметил!…

— Как это?… — уставился на него Андрюша.

— А так! Не зря тебя подставили, Андрюша. — Алик подошел вплотную, Андрюша увидел в его затемненных очках свою искореженную рожу. — Андрюша, а Сергей Николаевич тебе про драку ничего не говорил?

— Нет. — Андрюша отвернулся, не от него, от своей изувеченной рожи.

— А сколько он тебе заплатил? — не отставал Алик.

Андрюша выташил из заднего кармана две зеленые бумажки.

— Двадцать долларов?! — заорал Алик.— Ты себя под Чена за эту дрянь подставил?! Как тебе не стыдно, Андрей?! А еще Первозванный!

— Так я же не знал ничего. — Андрюше было очень стьщно от его жуткого крика. — Он сказал, возьми погуляй, помяни братанов. Я и взял…

— Ах, он даже тебя не предупредил, что драться придется?

— А зачем мне драться в мой праздник? Что я, дурак?

— Ты-то дурак. Это ясно, но он какая сука!

Алик уставился в крутую стену разведенного пролета. Под луной блестели трамвайные рельсы. Рельсы уходили прямо в звездное небо.

— Сука-сука-сука, — пропел Алик на знакомый мотивчик про Ксюшу в юбочке из плюша.

Он был опять абсолютно трезв, и Андрюша поразился этой его удивительной способности — хмелеть и трезветь мгновенно.

— Значит, выяснил, что ему нужно, и гуляй, Андрюша, — рассуждал про себя Алик. — Так-так-так, — говорит пулеметчик… Нет-нет-нет, — говорит пулемет… Так дело не пойдет! Мы их наколем, дохлых фраеров! Мы их наколем, Андрюша!

Алик засмеялся на всю набережную детским веселым смехом и обнял Андрюшу рукой с бутылкой.

— Ну-ка, пошли, пораскинем оставшимися мозгами, как это нам лучше сделать. Пошли, Андрюша.

Андрюша хотел скинуть с плеча его руку с бутылкой, уйти, побыть одному… Только уходить было некуда. Вдали торчали в небе пролеты Дворцового моста. До утра с Васильевского не выбраться. И он пошел в обнимку с Аликом.

Они прошли длинный мрачный фасад Академии художеств. Впереди таинственно чернел Соловьевский сад. На войне Андрюша привык не доверять «зеленке», будь то чахлый кустарничек или редкая рощица. Прежде чем войти в «зеленку»; ее долго поливали свинцом, утюжили танковыми пушками и артиллерией — в «зеленке» обитали «духи».

Андрюша остановился, ушел из-под руки Алика и направился через дорогу к спуску, к Неве.

— Первозванный, ты куда? — крикнул вслед Алик.

— К воде.

— За-ме-ча-тель-но! — Каблуки Алика зацокали по мостовой. — Сфинксы нам и нужны! Самое лучшее место для разгадки неразрешимых задач!

Андрюша только сейчас заметил, что по бокам спуска сидели, поджав под себя хвосты, два льва с человеческими головами. На головах у них высились шапки, похожие на шахматные фигуры. Сфинксы, как в зеркале, улыбались друг другу под луной.

— Привет! Загадочные мои сотрудники! — Алик подпрыгнул и громко шлепнул сфинкса по гранитной ляжке.

По мокрым скользким ступенькам Андрюша спустился к воде. По реке медленно, против течения, поднимались караваном белые самоходные баржи. Ближе к берегу по течению телепал, отчаянно дымя, закоптелый буксирчик с высокой старомодной трубой. На грязном борту четко читались большие буквы: «Виктор Гюго». Андрюша даже улыбнулся разбитыми губами.

Он встал на колени. От воды пахло мазутом и тиной. Вода была теплая и жирная, как остывший суп, как «Пиратская похлебка».

Андрюша снял беретку, смочил лицо и волосы, отфыркнулся и встал.

На гранитной полукруглой скамейке под сфинксом Алик раскладывал на вафельном полотенце закуску. Выставил у бутылки пару пластмассовых стаканчиков.

— Все готово к жертвоприношению! — позвал он Андрюшу. — Садись!

Андрюша сел на теплый, не остывший еще гранит. Алик разлил. Водка, тяжелая, как ртуть, плюхалась