стоявшей в охранении. Из-за балки поддержали минометы, - разрывы выкашивали середину колонны. Толпа бежала всё шире, захлестывала. Конца серо-зеленым фигурам не было видно. На высоте немцы выкатили из укрытия орудие, лихорадочно били по русским окопам. Оттуда, не выдерживая самоубийственного напора атакующих, повыскакивали бойцы, отстреливаясь, бежали, падали...    'Штуг' мгновенно подбил 'тридцатьчетверку'. Две другие машины взвода охранения, тут же отомстили, всадив несколько бронебойных в самоходку. Лопнул, как жестяная банка, бронетранспортер. Но и 'тридцатьчетверки' пятились задним ходом вдоль дороги, поливая толпу немцев из пулеметов, разбрасывая тела осколочно-фугасными, но уже понимая, что не удержат обреченный поток. Развивая матерчатые ленты-стабилизаторы, полетели в русские танки первые кумулятивные гранаты.   В окопах морской пехоты шла рукопашная. Стрелки, сидевшие правее дороги, отходили в балку. Кто-то удирал прямо перед немцами, падал скошенный автоматными очередями. Минометы клали мины всё плотнее, но немцы уже проскочили огненную завесу...   Женька всадил экономную куцую очередь в орущего рядового. Вдоль кромки обрыва немцы подошли уже совсем близко. Фельдфебель без каски, рыжий и потный, виртуозно швырял гранаты...   Начальница схватила за ремень:   - Валим!   - Куда?! Как зайцев...   - Выполнять!    Женька скатился на дно ложбинки. Катька встать не дала, рванула куда-то прямо за черту обрыва.   Тупичок за откосом. Когда- то была тропинка, но это было давным-давно... Теперь три шага, балкончик шириной сантиметров в сорок, всё. От промоины выступ скалы заслоняет. С одной стороны отвесная стена, с другой... Лучше не смотреть... Секунд шесть свободного полета. Даже если в воду шлепнешься, там прибой, камни...   - Кать, если нас здесь возьмут, я даже выстрелить не смогу, - прохрипел Женька, прижимаясь щекой к камню.   - Отставить размышления! Если гранату швырнут, отбрасывай... - Катрин замерла.   Наверху стукнул винтовочный выстрел. Выругались по-немецки, и прямо на плечо Женьке скатилась граната. Задела по уху длинной ручкой, упала между сапогом и сапогом начальницы. Женька резко, едва не спихнув себя с балкончика, нагнулся. Ухватился за рукоятку, ловкая начальница тоже ухватилась. Потянули, Женька - вверх, Катька - куда-то в сторону. Идиотски получилось. Мгновение борьбы, - начальница едва не оторвала гранату вместе с кистью товарища переводчика. Кувыркаясь, М-24 полетела вниз, к морю. Через секунду хлопнула почти не слышно. Свистнули осколки. От этого свиста и всех непредсказуемых гимнастических упражнений Женьку зашатало. Начальница вцепилась в маскхалат на плече, морщась, сделала страшные глаза.   Прямо над головой заорали:   - Immer vorwärts! Nicht halt machen! Wir umgehen Balaklawa...      Стреляли уже дальше по дороге. Прорвались немцы. Одурели окончательно и прорвались. Куда нацелились? Неужели в горы?   - Слушай, Земляков, ты стоишь? - шепотом поинтересовалась начальница.   - Стою. Если бы ты у меня гранату так зверски не выкручивала, так бы и стоял спокойно.   - Женя, ты меня изумляешь. Ты куда этот предмет осколочно-наступательный метать вознамерился?   - В противника, естно.   - Молодец. Они бы тебе вернули. С процентами.   - Ну... всё может быть. Граната такая хорошенькая была. Свеженькая. Жалко, что без пользы пропала.   - Юмор. Очень хорошо. Будешь меня развлекать. Потому что меня зацепило, и я вполне могу сверзнуться.   - Кать, куда?   - Тыл у меня слишком оттопыренный, - сквозь зубы призналась Катерина.   - Перевязать нужно.   - Ага, сейчас. У нас не цирковое училище.   Женька с тревогой глянул на командиршу. Выглядела она почти нормально, крови не видно, сознание терять не собиралась. Только выражение лица мученическое.      Стрельба вспыхнула с новой силой. Пулеметные очереди заглушали глухие выстрелы танковых орудий. Ну да, там, у монастыря, бронетехники полно. И пехоты хватает. Хорошо, что рассредоточили.   - Кать, давай на плацдарм покрупнее переберемся. Тут, или у тебя голова закружится, или у меня.   - Только без шума...   Начальница сделала боком шажок, выглянула, и выбралась в промоину. Женька, наконец, осмелился глянуть вниз, от ужаса вжался спиной в стену, кое- как перебрался с 'балкончика'.   Пылал костерок, шкворчала тушенка. У края промоины лежал, раскинув короткие ноги, боец, осторожно наблюдал за дорогой.   - Красноармеец Торчок, - приглушенно окликнула Катрин.   Боец крутанулся вскидывая длинную винтовку, потеряв равновесие кубарем покатился на дно промоины.   - Свои, свои, - поспешно заверила Катрин.   - Та увидал чо свои, - с досадой сказал красноармеец, принимая нормальное положение.   - Тебе нужно вооружение сменить на карабин, - сказал Женька, уворачиваясь от винтовочного ствола.   - Та был карабин. Третьего дня повредило, - хмуро объяснил боец. - Мне сейчас больше граната потребна. Две уже стратил.   - Что там? - Катрин, морщась, вскарабкалась к краю промоины.   - Германец пораненный, та дохляк, - Торчок передвинул подсумки на пузо, озабоченно взвесил. - Справа по дороге бой идет. Слева, небось, опять германец. Отсекло нас, товарищи командиры, я так соображаю.   - Отсекло только меня, и то терпимо, - так же сумрачно сказала Катрин. - Гранат и патронов вокруг хватает. Несколько хуже будет, если немцев всех у монастыря не положат, и они решат отойти на исходные. Тогда этим же путем драпанут. Давят их, судя по всему, крепко. Слушай, Павло Захарович, у тебя случайно перевязочного пакета нет?   - Как же нет? Пожалуйте, - боец выудил из кармана кисет, потом кресало, узелок с кусками сахара, и, наконец, замурзанный от долговременного хранения перевязочный пакет.   - Огромное тебе спасибо от всего женского населения Советского Союза, - прочувственно сказала Катрин. - Понаблюдай, пока мне братишка помощь окажет.   Торчок сноровисто полез к кромке промоины.   - Земляков, я вынуждена рассчитывать на твою врожденную интеллигентность, - шепотом сказала начальница. - Ухмыльнешься - вниз полетишь.   - С чего это я ухмыляться буду?      Осколок гранаты зацепил начальницу чуть ниже спины. Крошечной дыры на маскировочной ткани, да и крови особо видно не было. Женька осторожно оттянул форменные брюки. Здесь крови было побольше. Спортивные трусы, и так порядком истончившиеся вследствие известного эффекта 'прыжка', оказались пропороты. Начальница скрипнула зубами. Женька приспустил резинку спортивного белья и разодрал пакет. Бинт выглядел практически белым, и может быть даже частично стерильным.   - Сильно? - сквозь зубы поинтересовалась начальница.   - Ерунда, царапина, - Женька стер кровь и машинально оценил окружности командирши. Идеальная попка, что ни говори. Гладенькая, упругая, и легкие осколочные повреждения её не портят.   - Ты чего там замер?   - Примериваюсь, как бинтовать. Тут, собственно, и лейкопластырем можно было обойтись.   - Прилепи хоть бинт.   Женька изобразил что-то вроде марлевой подушечки, прихватил несколькими витками бинта.   - Нормально. Как поется: « ...Милый шрам на любимой попе», или что-то в этом роде.   - Не болтай, меня гораздо выше задницы повредило, - обиделась начальница.   - Ладно-ладно. Будем считать - это поясница. Сделаешь татуировку или еще какую фенечку. Собственно, тут и стринги все прикроют.   Боец Торчок озадаченно оглянулся.   - Наблюдай! - зашипела начальница, спешно натягивая штаны.      Дороги не было видно, сплошь трупы. Женька опустил бинокль. Лучше уж невооруженным глазом, тут все равно каких-то метров двести. У остатков заграждения корчился, хрипло кричал, раненый. Кто-то еще шевелился, долетали стоны. За дорогой лежали и свои - те, кто из окопов не в ту сторону побежал. Где-то в километре шел бой, изредка взрывались снаряды и на дороге.   Жуткое зрелище. Ватерлоо какое-то. Уж казалось два века (или полтора?) как сомкнутым строем на мины и винтовки никто не ходит. Что там с немцами на Херсонесе случилось, раз они такой суицид учинили? Сколько их шло? Сводный полк? Больше?   По дороге, пошатываясь, брел человек. Назад, от Фиолента. Там, у монастыря, видимо, заканчивалось, - еще вели скороговорку пулеметы, но глухого стука танковых пушек уже не было слышно. Дальше к западу, на дорогу и укрепленные высоты, вновь и вновь ложились серии тяжелых мин. Человек, - наверное, немец, - судить можно было только по коротким сапогам, выше все было черным, обгоревшим, даже голова блестела черно-багровым, - упорно брел к минометным разрывам, спотыкался о трупы. Зацепился ногой за ружейный ремень, слепо поволок за собой маузеровский карабин.   Женька прицелился, - можно снять одиночным, - к характеру МР-40 рядовой младший лейтенант уже приноровился. Но палец на спуск не нажал. Черт его знает, нужно бить таких... зомби?   Начальница немного побубнила с товарищем Торчком и окликнула Женьку.   - Эй, товарищ младший лейтенант, есть мысль перебраться ближе к окопам. Если немцы назад повалят, там будет уютнее.   - Давайте, - Женька смотрел на дорогу, страшного немца не было видно, наверное, упал.      Стоило высунуться, откуда-то ударил пулемет. Стреляли издалека, пули уходили над головой в сторону моря. Женька полз, старался огибать трупы, потом уже прятался за ними, - пулемет взял точнее. Начальница ползла правее, и, видимо, повреждение тыла ей порядком мешало. Выражалась так, что даже Торчок, двигавшийся ближе к обрыву, неуверенно высказался:   - Товарищ дивчина, демоскиртуеся шибко громко.   - Я - сержант по званию, - злобно ответила начальница. - И не «демоскиртуюсь», а восстанавливаю равновесие психики. У меня кровопотеря, судя по ощущениям, громадная.   Ту всем пришлось замереть. Проклятый пулемет не унимался. Пули то свистели над головой, то тупо стучали в землю. Женька распластался за немцем-связистом, - тот лежал на земле, мирно прикрыв глаза. Куртку на груди изодрало осколками, но кровь уже запекалась. Обтертый до блеска МР-40 валялся в метре от покойника. Пулеметная