Профессор самостоятельно достал нож, разделочную доску, и нашел стопарики.
— Давай сразу по одной, — сказал он, и разлил водку.
Он также нашел два тонкостенных высоких стакана, (из комплекта, подаренного еще на свадьбу), налил себе минералку, вопросительно посмотрел на Кирилла. Тот кивнул, и Профессор наполнил стакан для него.
— Давай!
Они выпили. Профессор начал нарезать колбасу, потом спросил, есть ли в доме соленые огурцы, или помидоры.
Кирилл наморщил лоб, вспоминая, потом сходил в погреб, вернулся с трехлитровой банкой, открыл.
Профессор взял вилку, тарелку, достал несколько огурцов, нарезал, сложил горкой.
— Знаешь, — сказал Кирилл, который от первой же рюмки впал в задумчивость, — я только сейчас понял, что я ее по-прежнему люблю.
— А что, — спросил Профессор, — были сомнения?
Он быстро налил по второй, подвинул стопарик к Кириллу, тот выпил, запил минералкой, зажевал колбасой. Все это время его взгляд был устремлен куда-то внутрь.
— Были, — признался он. — Были. Я последнее время боялся, что я ее люблю, а она меня — нет. А потом думал: а может, это я сам ее не люблю? И вообще зря поженились, рано? Поторопились? Я настаивал, жизнь ей испортил?
— А теперь что?
— А теперь… А теперь я думаю, что это я сам себе все придумывал. Того, чего и не было. Если бы она меня не любила, разве позволила бы себе от меня забеременеть?
— Согласен, — кивнул Профессор. — Но время лечит. Не сразу, но будет легче. Боль станет прошлым… Ты закусывай, кстати. А то быстро упадешь.
Кирилл послушно зажевал кусок колбасы, а потом сам взял бутылку и разлил водку.
— Давай, — сказал он. — Давай. У меня душа болит, а поговорить не с кем. Хорошо, что ты приехал. Хорошо, что выпить привез.
— Ты на работе отпросился? — спросил Профессор.
— Нет, — вяло махнул рукой Мелехов. — Нет у меня больше работы. Наш хозяин здесь свой бизнес закрыл, и в город перенес. Сказал, кто хочет, пусть туда едет, и жилье снимает.
— Поедешь?
Кирилл недоуменно посмотрел на собеседника.
— Да ну… Нет, конечно. Никуда я не поеду. Мне эта работа уже до чертиков надоела. Не по специальности, к тому же.
— Ну, тебе виднее.
Кирилл помолчал, а потом, будто решившись на что-то, сказал:
— Тут ко мне один свидетель приходил, рассказал, как было все на самом деле, сказал, что девчонку эту, с элеватора, отмазывают. Что это она правила нарушила.
Профессор с любопытством взглянул на хмурого Кирилла:
— И что свидетель? Будет говорить?
— Какое там! — махнул Кирилл рукой. — Сказал, что никаких показаний давать точно не будет. Промолчать не смог — совесть замучила, но официально свидетельствовать боится.
— Правильно боится, — усмехнулся Профессор. — Я слышал об этой истории. Эта девчонка — вроде как любовница у Грачева. Во всяком случае, очень на то похоже. Он ее не первый раз отмазывает. А Грачев — это фигура в области известная. И приятели у него солидные. С ними спорить трудно. А простому человеку — вообще невозможно. Взяли бы твоего мужика в оборот, ему бы и небо с овчинку показалось.
— Неужели у нас теперь нигде правду не найдешь? — со злостью стукнул кулаком по столу Кирилл. — Что за государство теперь такое?
— Вот такое у нас государство. Виртуальное; вроде бы оно есть, и одновременно его и нет.
— Это как?
— Сейчас объясню. Только давай еще выпьем.
Они снова выпили, Кирилл скривился.
— Для чего вообще появилось государство? — начал говорить Профессор. — Чтобы люди не жрали друг друга. Чтобы сильные не уничтожали слабых. Чтобы не было войны всех против всех. А для этого государство должно быть жестоким. Чтобы заставить сильного подчиняться, нужно быть еще более сильным. Значит, во главе государства должен стоять человек, который не боится применять насилие. Царь, тиран, диктатор.
— А как же демократия?
— Это отдельная песня. Если коротко сказать, то «демократия — это когда все подчиняются Главному Демократу». Не обязательно, чтобы электорат даже знал его в лицо. Он может спокойно руководить тихо и незаметно. Такой жирный паук, который дергает за паутинки, а сам сидит в темном уголке. Видел таких?
— Да сколько угодно!
— Вот именно. Я тебе точно говорю, что у любой демократии есть такой Главный Демократ. Просто подлость в том, что люди о нем даже не знают. А думают, что ими некий избранный Президент руководит.
— И наш такой же, получается?
— Точно не скажу, но практически уверен, что и он не очень самостоятелен.
— А кто же тогда?
Профессор замолчал, разлил водку, протянул Кириллу.
— Ты не куришь?
— Нет.
— Ну и правильно. И я не курю… Я не знаю, думаю, кто-то из бандитов. Только таких, особо крупных. Они уже даже и не бандиты почти, а Хозяева!
— И как же так получилось?
— То же очень просто. У кого в руках сила, у того в руках и власть. Если государство устраняется от карательных функций, то властью будут бандиты… Вот простой пример. Есть, скажем, глава района, да. Вот у него есть указания сверху — сделай то-то и то-то. И тут от местного «авторитета» сообщение: «Не делай этого — плохо будет». Как думаешь, кого он послушает?
Кирилл рассмеялся.
— Если дурак — то начальство. А если жить хочет — то бандитов.
— Правильно. Потому что начальство что может сделать? Ну, максимум, уволят. Посадить — это редко. Да и то, родных-то не посадят. А бандиты всю семью могут убить. И детей не пощадят. Как о детях подумаешь, сразу руки опускаются.
— А у тебя дети есть, Профессор?
— У меня? Нет. И жены нет, и не было никогда. Я в эту страну не верю, зачем семьей обзаводиться?
— А… — начало было Кирилл.
— Подожди, — махнул Профессор рукой, — дай я закончу…Вот. Вот чиновник и понимает, что бандиту ничего не будет. У нас ведь и смертной казни теперь нет. То есть, даже если вдруг! Вдруг его и посадят, то он все равно вернется. Да и сообщники на свободе останутся, отомстят по-любому. Так что будет наш чиновник выполнять указания от тех, кого он больше боится. Растет параллельная власть — официально в области губернатор, а неофициально — «смотрящий» какой-нибудь. И кто главнее, уже и непонятно. А потом криминал просто становится властью — «смотрящий» — губернатор. А если еще этническую преступность добавить, ну, ты понял, о чем я, тут вообще караул полный.
— Да… Там такая сплоченность!.. Стена! Ну почему мы — русские — так не можем? Почему у нас каждый сам за себя, и норовит другого сожрать? Почему мы не можем объединиться вместе так, как они? Они — вместе, и они сила!