здравым смыслом, но лишенный и тени воображения, он в конце концов оказался вовлеченным в поток всеобщего воодушевления и начал верить. И эта трезвая, честная болгарская душа не убереглась от «заразы».
Но не вдруг совершился этот психический процесс. Твердые убеждения вырабатываются постепенно, под влиянием многих значительных фактов. Сначала (это было прошлой осенью) Марко, наблюдая все возраставшие зверства и злодеяния турок, бормотал про себя:
—
Такая жизнь — разве это жизнь?
Это была первая вспышка, первый толчок…
Потом, уже этой весной, после появления Каблешкова, Марко, видя воодушевление молодежи, столь решительно готовящейся к осуществлению своего безумного, но возвышенного замысла, как-то сказал жене:
—
Почем знать? Когда безумцы берутся за дело, иной раз оно им удастся.
Наконец в один пасхальный день, когда в кофейне завязался
разговор
об огромных препятствиях, лежащих на пути освободительного движения и грозных последствиях, к которым оно, быть может, приведет, Марко, обращаясь к Михалаки Алафранге, выразительно проговорил:
—
Михалаки, кто прикидывает, во что обойдется свирель и барабан, тому свадьбы не сыграть!
Месяцев шесть назад Марко как-то раз упомянул в разговоре о «чреве адовом», на что поп Ставри тут же ответил пословицей:
—
Волков бояться — в лес не ходить.
Заметим, однако, что Марко, в сущности, увлекался только подготовкой к восстанию, по участвовать в нем не собирался. Ему не хватало энтузиазма, чтобы решиться стоять до последнего, подобно Мичо, не хватало и веры в конечный успех борьбы, чтобы все поставить на карту, подобно Огнянову. Но он считал, что Бяла-Черква должна быть готова отразить башибузуков, которые грозили хлынуть в нее из многочисленных турецких сел Стремской долины. Опоясанная со всех сторон этими селами, Бяла-Черква уже теперь была для них, как бельмо на глазу… «Если пожар начнется повсеместно, — думал Марко, — тогда другое дело. Но кто может за это поручиться?.. Как бы то ни было, Бяла-Черква должна быть готова».
И он настаивал на том, чтобы все вооружались.
—
Потом видно будет, — говорил он.
Три дня назад к нему пришел Николай Недкович и рассказал, что никак не может раздобыть черешневые стволы.
—
Ну что ж, срубите черешню в моем саду, — сказал Марко.
Но то ли из эгоизма, то ли движимый чувством отцовской любви, впрочем, вполне естественным, он не позволял своим сыновьям впутываться в это дело… Он хотел, чтобы они остались в стороне от потока, волны которого захлестнули его самого. «Довольно меня одного на нашу семью», — говорил он. Но он хотел невозможного! Перелом в его душе еще не завершился окончательно: кое в чем Марко Иванов колебался, кое-когда противоречил сам себе. Одним словом, он был представителем умеренного элемента в народной партии. Этот элемент может пригодиться для чего угодно, но только не для революции, ибо совершить ее нельзя без применения насилия и крайних мер. Умеренные люди нередко тормозили революцию. Но в данном случае дело, пожалуй, обстояло иначе…
Калчо принялся буравить в черешневом стволе запальное отверстие, чтобы пушка получилась не хуже настоящей. Очень тонким сверлом он просверлил дырочку в гладко стесанном сучке. Быстро окончив эту работу, он дунул в отверстие, и опилки вылетели из пушки.
—
Вот это дело! — с торжествующим видом воскликнул Калчо. — В пух и прах расколошматим турок.
—
Браво, Букче! — сказал Мичо. — Ты у нас будешь пушкарем. Теперь Лило-кузнецу остается только набить на нее обручи и железные скрепы, и куда Круппу до тебя!
—
Греметь она будет страшно, мать честная! — заметил Марко.
—
Мы поставим ее высоко над Зеленой балкой и оттуда будем обстреливать всю долину… Пусть тогда подходят откуда угодно, а мы их — бей, не жалей!.. Позиция чудесная!
За воротами послышались шаги.
—
Кто-то из наших идет, — промолвил Мичо, знавший, что пареньку было приказано пропускать только своих.
Вошел секретарь комитета Попов и поздоровался с Мичо и Марко.
—
Чего тебе здесь надо, Ганчо? — спросил его Мичо.
—
Иду в Зеленую балку, вот и завернул сюда мимоходом поглядеть на нашу артиллерию.
—
Так, так! Нынче нам всем надо собраться, чтобы решить, кого посылать в Панагюриште. Туда вызывают нашего представителя. Я предлагаю Соколова.
—
На что им наш представитель? — спросил Марко.
—
Чтобы присутствовать на главном собрании.[95]
—
А что будет обсуждать главное собрание?
—
Оно решит, когда начинать восстание, душа моя.
—
Наверное, на первое мая будет назначено, — промолвил Ганчо.
Марко нахмурился.
—
Нет, я думаю, попозже… Чтобы хоть розы успеть собрать, — предположил Мичо.
—
Значит, и мы восстанем? — осведомился Марко.
—
Восстание всюду начнется в один и тот же день.
—
Но это же безумие!
—
Безумие не безумие, а чему быть — того не миновать, — отрезал Мичо.
—
Ведь не зря же мы так долго готовимся, правда? —
до
бавил Ганчо.
—
Так их! В пух и прах их, дядя Марко! — откликнулся разгоряченный Калчо.
—
Нет, я так понимаю, — сказал
Вы читаете Под игом
