Огнянов волновался, даже сердился; он не отрывал глаз от всадников, ехавших рядом. А те уже приблизились на расстояние шагов в сто.
— Наши! — радостно воскликнул он. — Наши!
— Они! И я их узнал по плащам и по рожам, — проговорил кто-то. — Вон тот — одноглазый…
Держа ружья наготове, все смотрели на полицейских, а те спокойно ехали по дороге, приближаясь к отряду.
— Узнаю коня Цанко, — сказал Спиридончо.
— Под другим мой конь, — добавил Огнянов.
— Забрали силой.
Но радость Огнянова сразу же омрачилась: он понял, что всадникам нетрудно будет спастись бегством… Значит,
действовать открыто, и пускать в ход ножи невозможно. Необходимо стрелять из засады, а гром выстрелов может погубить отряд… Да и коней жалко…
— Будь что будет, — прошептал Огнянов.
— Ружья на изготовку!
— Ребята, смотрите в оба, как бы не испортить все с самого начала.
— Когда подъедут к вязу, стрелять! — сказал Остен.
— Я беру одноглазого, — отозвался Боримечка.
— Боримечке и Сииридончо — одноглазый, мне и учителю — другой, — скомандовал Остен.
Всадники поравнялись с вязом.
Из кустарника высунулись ружейные стволы, и дружный залп разорвал тишину. Сквозь пороховой дым товарищи увидели, как один турок свалился с коня, а другой сполз набок и повис на стременах.
Кони шарахнулись в сторону и остановились.
— Учитель, кто из них убил моего отца? — спросил Данаил, первым выскочив из засады.
— Одноглазый, тот, что упал.
Данаил бросился к дороге. Мгновенно добежав до нее, он вонзил ятаган в грудь убийцы своего отца.
Когда к нему подошли товарищи, он, как безумный, все еще колол турка. Сейчас он походил на хищного зверя. Турок, еще живой, был весь искромсан. Глубокий снег вокруг пропитался кровью, и кое-где она стояла лужицами.
Огнянов вздрогнул от ужаса и отвращения при виде этой бойни. Он, пожалуй, вмешался бы, будь это не Данаил, а какой-нибудь трус, но брат Петра был храбрец, и только неудержимая жажда мести могла толкнуть его на дикую расправу. Огнянов подумал:
«Месть зверская, но оправданная и богом и совестью. В наше время жестокость необходима… Целых пять столетий болгарин был овечкой, пусть теперь будет зверем. Люди уважают козла больше, чем овцу, собаку — больше, чем козла, кровожадного тигра — больше, чем волка и медведя, а сокола, что питается падалыо — больше, чем курицу, из которой приготовляют изысканные кушанья. Почему? Потому что видят в них олицетворение силы, а сила — это и право и свобода… Как бы ни изощрялись философы, природа остается такой, как она есть. Христос сказал: «Если тебя ударят по правой щеке, подставь левую». Это божественное изречение, и я преклоняюсь перед ним. Но мне больше нравится Моисей, который говорил:
«Око за око, зуб за зуб!» Это естественно, и этому завету я следую. Жестокий, по священный принцип, и его мы должны положить в основу пашей борьбы с тиранами… Быть милостивым к немилостивым так же подло, как ожидать милости от них…»
Поглощенный этими волнующими мыслями, такими же страстными и беспощадными, как то, что он сейчас наблюдал, и противоречащими его гуманной натуре, Огнянов стоял над трупом и, словно в каком-то забытьи, смотрел, как снег постепенно засыпает лужи крови, изрубленное тело и окровавленные лохмотья.
И вдруг он заметил в этом кровавом месиве монисто из мелких золотых монет. Огнянов указал на него Спиридончо.
— Подними, отдашь какому-нибудь бедняку, чтобы он купил себе чего- нибудь вкусного к рождеству.
Спиридончо поднял монисто концом шомпола.
— Проклятый, какого болгарина он обобрал?.. Смотри, смотри, да это же Донкино монисто!.. Оно и есть! — воскликнул пораженный и растерявшийся Спиридончо.
Он был женихом Донки.
— Очевидно, девушка выкупила отца, — сказал Огнянов.
— Но от мониста осталась только половина… другую, наверное, отрезали, и она в этой падали.
И Спиридончо с отвращением принялся искать шомполом другую половину мониста, но не нашел ее. Она была у второго турка, с которым одноглазый по-братски разделил и добычу и кару.
Боримечка уже прикончил того топором.
Трупы оттащили в кусты… Тем временем конь Цанко галопом возвращался в деревню, а другой, почуяв близость волков, перешел вброд Стрему и, задрав хвост, помчался куда-то но полю.
— Око за око, зуб за зуб! — шепотом повторял Огнянов, сам того не замечая.
Не успел отряд отойти прочь, как волки подошли к кустарнику. Природа и звери объединились, чтобы скрыть следы праведного возмездия.
Снег все шел.
Стало совсем светло. Кругом была настоящая пустыня. Ни души не было видно ни в поле, устланном белым покрывалом, ни на дороге. Ранний час и глубокий снег удерживали людей в постели. Итак, убийство турок было совершено без единого свидетеля. Но друзья не хотели привлекать к себе внимание и на обратном пути, а на дороге, которой они шли сюда, наверное, уже появились путники; к тому же недалеко от нее стояли мельницы. Обсудив положение, отряд
решил
подняться по северному склону Богдана, поросшему кустарником и густым буковым лесом, с тем чтобы, спустившись, войти в деревню с другой стороны. Это был трудный путь, но зато здесь не приходилось бояться встреч с людьми и можно было скрыться в чаще. Данаила отправили в деревню прямой дорогой.
XXXIV. Метель
Крутой тропинкой они пошли дальше по лесистому склону, который привел их к долине Белештицы. Боримечка, хорошо знавший эти места, шел впереди с ружьем на плече. Идти становилось все трудней и трудней, так как горная тропа была вся заметена снегом. Не прошло и получаса, как путники, эти закаленные парии, стали обливаться потом, точно поднимались они уже несколько часов. Наконец они добрались до одной вершины. Снег перестал идти; вскоре из-за белесоватой пелены, покрывшей небо, вышло солнце, и бледные его лучи озарили горы и долины. Белизна снежного покрывала стала ослепительной. Оно сверкало на солнце миллиардами трепещущих искр, как осыпанная
Вы читаете Под игом
