Стефчов, стремясь заранее отвести от себя подозрения в предательстве. О певчем
он
упомянул умышленно, чтобы потом все свалить на него.
— Расскажи, расскажи бею: окажешь большую услугу
об
ществу, — повторил Михалаки совсем просто и естественно, так же, как сказал бы Стефчову, что на базаре появилась хорошая рыба, и посоветовал бы купить ее. — Ну, а завтра мы с Хаджи Смионом идем к деду Юрдану… Уже можно поздравить тебя.
Дело в шляпе.
И Михалаки пожал руку Стефчову. — Спасибо, спасибо.
Уже настала ночь. Стефчов и Михалаки пошептались еще немного и разошлись в разные стороны.
Стефчов тронулся в путь, напевая турецкую любовную песню. Он шел в конак.
XXII. В гостях у попа Ставри
Когда совсем стемнело, Соколов и Огнянов направились к дому попа Ставри, стоявшему на самой окраине города.
Друзья молча шли по темным улицам. Оба о чем-то задумались. Огнянов уничтожил номер газеты «Дунав», единственный экземпляр в городе, и это его немного успокоило. К тому же и в поведении Мердевенджиева он не заметил ничего угрожающего. Зато сам он почувствовал себя готовым к поступкам самым дерзким, доходящим до безрассудства. Так всегда бывает с тем, для кого опасность и риск стали родной стихией. Но все же легкое облачко сомнения омрачало душу Огнянова. Доктор был озабочен еще больше…
Чем дальше они отходили от центра города, тем меньше им встречалось прохожих. Тесные, кривые улички были безлюдны и безмолвны. Только собаки лаяли все громче и чаще.
— Смотри-ка, кто это там? — проговорил доктор, указывая на человека, притаившегося у ограды.
Человек мгновенно бросился бежать прочь.
— Ага, испугался! Давай-ка догоним его и спросим, почему он не хочет услышать от нас «добрый вечер», — сказал Огнянов и погнался за незнакомцем.
Доктор, погруженный в свои тяжкие думы, не был расположен бегать взапуски, но все-таки побежал тоже.
Незнакомец улепетывал во всю прыть. Должно быть, совесть у него была нечиста, а может быть, он принял их за людей сомнительных. Вскоре он оставил преследователей далеко позади, — ведь если дерзание окрыляет плечи, то страх окрыляет ноги. Огнянов и Соколов поняли, что им не угнаться за незнакомцем. А тот юркнул в какие-то ворота и точно сгинул. Друзья рассмеялись.
— С какой стати мы вздумали гнаться за этим беднягой? — проговорил доктор.
— Я заподозрил, что это один из приспешников Стефчова — они по вечерам разбрасывают пасквили. У меня давно уже руки чешутся.
Соколов шел, все так же задумавшись.
— Доктор, куда тебя несет? Вот попов дом! — крикнул ему вслед Огнянов и постучал в калитку.
Рассеянный доктор вернулся.
Калитка открылась, и за нею появилась темная фигура хозяина.
— «Толците, и отверзется вам!» Доктор! Граф! Входите! — весело приветствовал их поп Ставри.
Как мы уже говорили, за Огняновым сохранилось прозвище «Граф»; один лишь бей называл его «консулом». Супруг Геновевы вызвал всеобщее сочувствие на спектакле, и оно перешло на Огнянова в жизни. Дети окружали его с криками: «Граф! Граф!» — и бежали к нему, чтобы он погладил их по голове. В первые дни знакомства старик
священник
недолюбливал Огнянова, но после спектакля Стефчов потерял в нем союзника.
Из окна, выходящего на галерею, доносились звуки флейты. Поп Ставри привел друзей в большую комнату, где собралось уже много гостей. Среди них были Кандов, Николай Недкович и слепой Колчо. Все обменялись приветствиями с новыми гостями. Сын хозяина, Ганчо, приятель Огнянова, принес еще водки и закуски — мелко нарезанные маринованные овощи, политые оливковым маслом и щедро посыпанные красным перцем. Флейта умолкла.
— Колчо, сыграй еще! — попросил Николай Недкович. Колчо снова поднес флейту ко рту и мастерски сыграл
несколько европейских мелодий.
— А ну, дайте-ка водочки и закусочки, чтобы флейта лучше звучала: забыли вы про меня! — проговорил Колчо, перестав играть.
— Правильно, Колчо. «Кто просит, тот себе приносит», — заметил поп Ставри.
Огнянов молча налил и подал слепому водки. Тот тронул его за руку и узнал.
— Огнянов, да? — проговорил он. — Спасибо… Все называют вас Графом, а вот мне один пустяк помешал увидеть вас в этой роли.
Гости переглянулись, улыбаясь.
— Колчо, спои нам монашеский тропарь!
Колчо сделал торжественное лицо, откашлялся и начал:
— Благослови, господи, праведниц твоих: госпожу Серафиму и кроткую Херувиму; черноокую Софию и белолицую Рипсимию; толстую Магдалину и сухопарую Ирину; госпожу Парашкеву — незлобивую деву и Хаджи Ровоаму — безгрешную мадаму…
Колчо перебрал всех обитательниц местного женского монастыря и каждой дал характеристику, прямо противоположную действительной.
Вся компания громко хохотала.
— Пожалуйте к столу! Нечего смеяться над Христовыми невестами! — шутливо ворчала попадья.
Гости уселись за стол, на котором вместо салфеток лежало длинное полотенце.
Поп Ставри благословил трапезу, и гости отдали ей заслуженную честь, — все, кроме Соколова, который все еще не мог успокоиться. Перед хозяином стояла исполинская бутыль с янтарным вином, и он, не скупясь, разливал эту благодать.
— Вино веселит сердце человека и тело укрепляет! — воскликнул он по- русски, доливая стаканы. — Граф, пей! Николчо, за твое здоровье! Давай, Кандов, опрокидывай, ты же «русский»! Доктор, хлебни как следует! Это ведь не лекарство, это дар божий. Колчо, промочи горло, чадо мое, потом спой еще нам румынскую: «Лина, Лина…»
Так потчевал развеселившийся поп Ставри своих гостей, то утоляя, то возбуждая их жажду, а стаканы звенели, скрещивались, мелькали в воздухе, и казалось, будто они танцуют кадриль.
Вы читаете Под игом
