«Восстание вспыхнуло; оно в полном разгаре! Не мешкайте ни минуты. Подымайтесь немедленно. Одна чета должна ударить в спину Тосун-бею, другая — поднять ближние села… Будьте бодры и верьте!.. Немного погодя я к вам приду — отдать свою жизнь за Болгарию. Да здравствует революция!
Он уже поздравлял себя с успехом. Кто мог ожидать от Аврама такой готовности, такого патриотического порыва?
Огнянов нетерпеливо ждал, не послышатся ли шаги отца и сына, но слышал только глухой уличный шум да лай собак… Лампочка горела тусклым мигающим светом, и над ней поднимался столбик вонючей копоти.
Но вдруг в соседней комнате раздался душераздирающий
визгливый
крик, потом женский плач.
Огнянов вздрогнул.
Он узнал голос Аврамицы.
Почему она плачет?
Огнянова охватил невольный страх.
Стоя в полутемной каморке, он напряженно прислушивался. За дверью, под навесом, послышался негромкий топот удаляющихся шагов.
Огнянов подошел к низкой дверце и рванул ее.
Она не открывалась. Он рванул сильнее, но дверца не поддалась. Ужас охватил Огнянова, и волосы зашевелились у него на голове.
—
Предали! — простонал он.
В этот миг по ту сторону дверцы что-то зашуршало. Казалось, кто-то всунул ключ в замок. Дверца открылась, и свежий ночной ветер пахнул в каморку. Огнянов впился глазами в темный сад. В дверном проеме показалась чья-то голова.
Это была Аврамица.
—
Выходи, — прошептала она тихо.
Как ни тускло освещала лампочка лицо женщины, Огнянов заметил слезы в ее глазах.
Он вылез наружу и очутился в садике.
—
Туда… — едва слышно проговорила Аврамица, указав рукой на сливу, растущую у изгороди.
И она исчезла во мраке.
Огнянов перескочил через терновую изгородь и вышел на заднюю улицу.
Она была пуста.
Дойдя до ее конца, Огнянов свернул на другую улицу и снова очутился перед корчмой.
Там он столкнулся с толпой вооруженных турок. Они хлынули в ворота корчмы и скрылись из виду в глубине двора…
Огнянов тоже потерялся во тьме.
XXXIII. Н
очь
Было уже далеко за полночь, когда Огнянов после бесчисленных мытарств вернулся на свое укрепление.
Защитники еще бодрствовали, лежа в темноте на принесенных из дому родными половиках и рогожках. Укрывшись плащами, люди негромко переговаривались, устремив глаза в безлунное звездное небо. Огнянов бесшумно пробрался между ними и, надломленный физически и нравственно, рухнул на землю как убитый. Он старался сосредоточиться, собраться с мыслями или хотя бы забыться сном, столь необходимым ему для того, чтобы встретить завтрашний день бодрым и крепким… Но мысли его, как потревоженный пчелиный рой, беспорядочно витали в пространстве, и сон бежал от него. Не так-то легко заснуть накануне сражения, или, вернее, накануне катастрофы.
Между несколькими повстанцами, лежавшими поблизости, завязался приглушенный разговор, сразу привлекший внимание Огнянова.
—
Говори, что хочешь, наше дело гиблое, — начал один.
—
Обманули, одурачили нас, браток, — со вздохом сказал другой.
—
Должно, совсем нам разум отшибло, — послушались бродяг… Сами свои дома подожгли, — откликнулся третий.
—
На кой черт сдалось нам это восстание!
—
Теперь уж поздно панихиду служить.
—
А что же делать?
—
Спасения, спасения искать.
—
Спасение одно: давай бог ноги! — услышал Огнянов знакомый голос.
—
Вот, вот! Бежать — горя не видать.
—
На месте стоять — пропадать, — дополнил другой.
—
Завтра улизнем через Вырлиштницу.
—
Лучше бы сегодня…
—
Не выйдет, охрана задержит…
—
Ну, так завтра; завтра обязательно.
—
Да, да, в общей кутерьме.
—
Но ведь тогда все удирать будут, — как бы нас другие не упредили.
—
Только вот этот Огнянов… сущий пес!.. Как бы он не заметил.
—
Огнянов? Да он еще вчера сам сбежал!
—
Сбежал?
—
Одни мы, бедные, в дураках остались…
Но тут Огнянов встал во весь рост и крикнул:
—
Лжете, несчастные, я здесь!
Вы читаете Под игом
