Искал повод сбежать из Сандея? Или воображал, что нелепая милосердность обеспечит примирение?..
— Значит, Онунда я убить мог? — ехидно перебил он. — А Транда Ревуна нет?
Этого Ингибьёрг слышать не желала.
— Почему ты так поступил? — крикнула она, совершенно вне себя.
Гест опустил глаза, пробормотал:
— Не знаю. — Он не кривил душой, но тотчас прибавил: — Чтобы отомстить.
— Наверно, это правда. — Она резко тряхнула головой, волосы облепили лицо, точно мокрая трава. — Но ты поступил так в первую очередь ради нас. Бог велел тебе.
— Да не все ли равно? — Гест почувствовал облегчение: нашлось хоть что-то, способное их примирить, к тому же она носит под сердцем его дитя. У него голова шла кругом при одной мысли о слабости и зависимости, какую несет с собою любовь. Интересно, поймет ли Онунд когда-нибудь, что именно это и уберегло его от смерти. Вдобавок, что ни говори, он все же отомстил, ведь там, на южном берегу фьорда, под холодным моросящим дождем, Онунд очнулся в бесчестье и унижении, по-прежнему одержимый неуемной жаждой мести.
Этой ночью Гест тоже лег спать в одной комнате с Грани. Но едва только парнишка уснул, пришла Ингибьёрг и вызвала Геста из дома. Она переоделась в сухое, и Гесту опять подумалось, что она изменилась, напряжена, огорчена и очень серьезна, а одновременно нерешительна, как ребенок, прямо- таки нежна и ласкова, хотя рот мог бы выглядеть и помягче. Она спросила, спит ли Грани.
— Да, — отвечал Гест. — Можешь сказать мне все, что имеешь сказать.
Ингибьёрг протянула ему кожаный кошелек и сказала, что на юге страны у нее есть родич, дядя по отцу, живет он на западном берегу озера Мёр, в Рингерики, а зовут его Ингольв сын Эрнольва.
— Он поможет тебе. А не захочет, покажешь ему этот перстень.
Гест открыл кошелек, увидел перстень и много серебра. Поблагодарил и сказал, что перстень возьмет, а серебро нет.
— Не возьмешь деньги — не получишь и перстень, — произнесла она тоном, не оставлявшим сомнений, что терпение ее иссякло.
Гест еще раз поблагодарил и согласился взять серебро. Потом добавил, что не прочь вздремнуть. Ингибьёрг помедлила, глянула на него, скрестила руки на груди, снова уронила, так что они закачались словно маятники.
Гест разбудил Грани.
— Помнишь обещание, которое дал мне весною?
Грани кивнул.
— Теперь исполнять его нет нужды. Ведь если я не ошибаюсь, Ари цел и невредим. Поэтому ты останешься в усадьбе, когда меня завтра отправят прочь отсюда, и будешь заботиться о Стейнунн и Халльбере и о ребенке, которого носит Ингибьёрг, отец его я, и ты обязан опекать брата.
— Вот так новости, — сказал Грани. — Куда же ты пойдешь?
— Завтра утром Хедин и его люди отведут меня на один из кораблей Ингибьёрг и скажут — громко, чтобы слышали Онундовы люди, — что они только сейчас узнали, кто я такой, и решили передать меня в руки ярла. Но Ингибьёрг спрячет на борту мое оружие, а корабельщики развяжут меня, как только усадьба скроется из виду. Я поселюсь в другом месте. Сделай так, чтобы Халльберы и Стейнунн на пристани не было, и, пока люди Онунда не покинут усадьбу, не говори им, что я в безопасности, ведь иначе те все прочтут по их лицам. Обещаешь?
Грани кивнул: мол, о чем разговор.
— Но ты рассказываешь все это по какой-то другой причине, верно? — спросил он.
— Верно. Причина в том, что ты мог бы пойти на Хедина с топором, думая, что он отсылает меня к ярлу. Так вот, проследи, чтобы никто другой этого не делал, ведь план известен только Ингибьёрг да Эгилю, даже Хедин ни о чем не ведает.
— Хорошо, что Рунольва здесь нет, — улыбнулся Грани.
— Да, — согласился Гест. — А теперь давай спать.
Хедин и его люди явились на рассвете, громко потребовали, чтобы Гест вышел из дома. К тому времени он успел собраться. По-прежнему лил дождь. Хедин с широкой ухмылкой торжественно объявил, что у него приказ заковать Геста в железа и отправить в Нидарос.
— Ладно, как велено, так и поступай, — сказал Гест.
Они отвели его в челн и привязали к кольцу у кормовой банки. Присутствовали при сем двое Онундовых людей и большинство населения усадьбы. Впереди стоял Грани с топором в одной руке и длинным копьем в другой, словно намереваясь пресечь в зародыше любые протесты. Ингибьёрг не видно. Зато Тородд тут как тут, отодвинул Грани в сторону, подковылял к челну, поднялся на борт, сел рядом с Гестом и потрепал его по колену — этакий благодушный мудрец.
— Ингибьёрг говорит, ты его не убил, — тихо сказал он. — Видать, в Исландии у тебя могущественный враг?
— Да, — ответил Гест, тоже шепотом. — Будь у нас в Исландии ярлы и конунги, Снорри Годи был бы хладирским ярлом. Но пока Онунд ищет меня, Снорри не станет докучать моим друзьям, как в Исландии, так и здесь.
Тородд задумался.
— Серьезная причина, — обронил он и опять умолк.
— Почему ты пришел сюда? — спросил Гест.
— Потому что не знаю тебя, — ответил старик. — И потому что сомневался, можно ли тебе доверять. А ты что же, хочешь, чтоб он вечно тебя преследовал?
— Пусть его ищет, сколько получится.
— Если кто другой его не убьет, — проворчал старик, встал, небрежно хлопнул его по плечу и уковылял на берег. Гест проводил его взглядом. Девочек он нигде не заметил.
— Доброго тебе пути, исландец! — крикнул Грани, а Хедин велел корабельщикам подняться на борт и приготовиться к отплытию, тем самым троим трэлям, что ходили к рифу снимать Онунда, все они были вооружены. Хедин стоял опустив голову, глядя на береговой настил.
— Смотри веселей, Хедин! — крикнул ему Гест. — Ты ж за этот подвиг Хавглам получишь в награду!
Хедин вскинул голову:
— Придержи язык!
— Почему это? Тебя же Бог наградит, только Бог, а больше никто.
Эгиль со товарищи вывели челн во фьорд и подняли парус. Напоследок Гест увидел тот сандейский сарай, где жил на первых порах. И вновь ему вспомнилось давнее утро, когда они с Тейтром смотрели с высоты на боргарфьярдарские долины и он думал, что история его переберется за море и сызнова продолжится в другом краю, надежда эта была слабая и возникла так давно, что тотчас же развеялась, ему было холодно и опять хотелось есть.
Часть вторая
Месть
Пока плыли на юг, погода все время была скверная, до Агданеса добрались через четыре дня и три
