часто.
Гейдрих покачал головой:
— Абвер занимается совсем другими задачами: внутри страны у него практически нет никакой агентуры, разве что в вермахте. Это не реально. К тому же конечную цель операции знаем только мы втроем. Больше никто из участников настоящей цели и ее организаторов знать не будет.
— Я согласен с Рейнгардом в том, — вмешался Гиммлер, — что посвящать фюрера в эту затею не следует. Если мы посвятим в это дело фюрера, то в определенный момент он же и повернет его против нас. Чего вы боитесь: мы никого из исполнителей далеко от себя не отпустим.
— И все равно — риск слишком велик, — продолжал возражать Геббельс, — Один неверный шаг, и мы все втроем окажемся на одной виселице.
— Тогда — забудем про этот разговор, — отрезал Гейдрих.
— Но, может, все-таки мне поговорить на эту тему с фюрером? — продолжал настаивать министр пропаганды, — Я сумею ему все объяснить.
— Не надо, — покачал головой Гиммлер, — Забудем про это. Рейнгард, а как у вас движутся дела в отношении погрома?
— Мои люди начали операцию по подготовке исполнителя акции. Но вы же сами понимаете — это требует времени. Акцию проведем, скорее всего, в Париже. Я долго думал и пришел к выводу, что для нашей цели больше всего подходит фон Рат. Лучше он таким образом сослужит нам хоть какую-то службу, чем кончит за решеткой. А за решетку он рвется всеми силами: у меня папка с его высказываниями пухнет день ото дня.
— Неужели же он зашел так далеко? — изумился Геббельс.
— Наша задача в том и состоит, чтобы не дать человеку зайти слишком уж далеко, — улыбнулся Гиммлер. — Любое преступление легче задавить в самом начале, чем устранять его последствия.
Геббельс только удивленно покачал головой.
— У меня уже готовы проекты инструкций по проведению погрома, — продолжил тему Гиммлер, — Я посоветовался кое с кем из руководителей местных организаций, они говорят, что их люди вполне могут осуществить такую акцию. Никаких эксцессов не будет — все будет под контролем.
— Все это надо сделать в стихийном порыве возмущения, но с немецкой аккуратностью и точностью, — оживился Геббельс.
— Вот для этого там и будут наши люди, — кивнул головой Гиммлер.
Когда они уже разъезжались после дружеского ужина, Гейдрих сел в машину Гиммлера, сославшись на то, что по дороге им надо будет обсудить кое-какие дела. Уже устраиваясь рядом с Гиммлером в машине он сказал:
— Я полагаю, задуманную попытку покушения надо будет осуществить, не привлекая к этому Геббельса. Мы слишком много выиграем от этой операции.
— Вы с ума сошли, — возмутился Гиммлер, — он же первый нас с потрохами и выдаст!
— Не думаю, — возразил Гейдрих. — Вы же видели, какой он трус. Мы его предупредим, что если он заикнется где-нибудь хоть словом о том, что ему известно, то пойдет с нами в одной упряжке. И предъявим ему для этого доказательства. Он с перепугу даже не догадается их как следует проверить. А вот мы от этой акции выиграем много: заговор раскроем мы, и наши акции взлетят к потолку.
— Может, вы и правы, — задумчиво сказал Гиммлер, — Я верю вашей интуиции и способностям, Рейнгард.
И Гейдрих понял, что ему дан зеленый свет.
Прага, 4 июля 1938 года
В кабинет президента Бенеша вошел взволнованный секретарь с газетой в руке. Бенеш удивленно поднял глаза, обычно его секретарь был сдержан и спокоен.
— Что случилось, Ян?
— Мы получили сегодняшнюю «Таймс», посмотрите, что они пишут!
С этими словами секретарь положил перед Бенешем свежую газету.
Бенеш сразу же понял, что ему надо просмотреть опубликованное здесь интервью премьер-министра Великобритании Чемберлена. Бенеш достаточно хорошо владел английским, и уловить смысл при беглом просмотре ему не составляло труда. В начале интервью шли пространные рассуждения премьер-министра о делах и событиях внутренней английской политики. Здесь все было бесцветно, пресно, а главное — не было ничего нового и интересного. Далее следовали рассуждения лорда Чемберлена о делах внешней политики. Здесь Бенеш сразу же нашел то, что так взволновало его секретаря. Это касалось отношения Чемберлена к Судетскому кризису. И хотя фразы через раз начинались словами: «Я думаю», «По моему мнению» и так далее, Бенеш прекрасно понимал, что премьер-министр сумеет убедить в своем мнении и парламент. В этом интервью Чемберлен открыто говорил, что чехословацкому правительству надо внимательнее отнестись к мнению национальных меньшинств, «даже если это приведет к отделению Судет от Чехословакии». В статье впервые подавалась идея о проведении плебисцита в Судетах. Бенеш тут же вспомнил американские газеты от 14 мая, где приводились неофициальные высказывания лорда Чемберлена во время завтрака в отеле «Леди Астор». Там говорилось, что, по словам британского премьер-министра, если Германия нападет на Чехословакию, то ни Франция, ни Англия, ни, скорее всего, Россия не предпримут никаких действий. Лорд Чемберлен там также сказал, что Чехословакия в нынешнем виде как государство существовать не может и что Англия считает: в интересах сохранения мира в Европе Судеты рационально передать Германии.
Итак, Чехословакию оставили все. Теперь в этом у Бенеша не было никаких сомнений. Внезапно его охватила какая-то усталость, в голове начала свербить одна-единственная мысль, что теперь любые действия будут пустой тратой сил. В голове президента вдруг всплыло лицо и голос полковника Моравца при последней их встрече. Тогда полковник, больше похожий на преподавателя математики, чем на военного, сказал: «Если Германия нападет на нас, то ни Англия, ни Франция не пошевелят и пальцем, Россия — темная лошадка, но скорее всего на нее рассчитывать не стоит. У нас есть единственная надежда: в самой Германии нет согласия в этом вопросе. Сейчас группа генералов пытается повлиять на Гитлера и изменить политику Германии. Это наша единственная надежда. Второй вариант — сражаться насмерть. Потери будут большие, но этим мы, скорее всего, пробьем айсберг безразличия».
Может быть, это действительно единственная надежда.
Берлин, 10 июля 1938 года
Гейдрих сидел в своем кабинете, откинувшись на спинку кресла, и обдумывал текущие дела. Через несколько минут к нему должен был явиться начальник гестапо Мюллер, которого он заблаговременно предупредил о предстоящем отчете о проделанной работе. С Чехословакией все шло пока так, как и задумывалось. Неудавшийся взрыв на стадионе ничего не решал: он, возможно, всего лишь отсрочил развязку, но и только. С Судетами Гитлер объявил окончательный срок к 1 октября. Это сейчас казалось вполне реальным: вся Чехословакия бурлила, а центр этого кипения был в Судетах. Чехословакия имела довольно сильную армию и мощные оборонительные сооружения в Судетах, которые называли чешской линией Мажино, но, имея на своей территории три миллиона человек, симпатизирующих неприятелю, воевать, по мнению Гейдриха, было бессмысленно. Другое дело Англия и Франция, но как дипломатические, так и агентурные источники уверенно сообщали, что ни та, ни другая ввязываться в защиту Чехословакии не будет. Россия, занятая непонятной кровавой войной с каким-то своим внутренним врагом, тоже вряд ли будет что-либо предпринимать. Судеты уже сейчас готовы встретить фюрера с не меньшим восторгом, чем Австрия.