распрощаться со своими детьми. Оказавшихся же в джабовских яслях и детских садах малышей ожидала тотальная промывка мозгов. Сколько еще несчастных родителей получило такие же письма?! Миллионы, не меньше! Экономический кризис и грабительские налоги заставили замужних женщин в джефферсонских семьях со средним достатком пойти на работу. Они шли работать даже посудомойками и официантками, лишь бы приносить в семью хоть какие-то деньги. Эти женщины ни за что не бросят с трудом найденную работу и их детишки отправятся в ясли!

Витторио и Насония Санторини шантажировали родителей по всему Джефферсону. Кафари подумала, что должна была это предвидеть. Ведь запретила же ДЖАБ’а учебу на дому, отправив всех детей школьного возраста в свои школы, где на первом месте среди учебных предметов стояла джабовская пропаганда. Теперь джабовцы протянули свои лапы к дошкольникам, стараясь в самом нежном и восприимчивом возрасте привить им убеждения, от которых им будет не так-то просто избавиться, когда они вырастут.

Кафари мрачно размышляла о том, сколько джефферсонцев, обвиненных в нарушении Закона о защите счастливого детства и якобы «не удовлетворяющих эмоциональные потребности» своих детей, обратится сейчас в суды. Она замотала головой, стараясь избавиться от зловещей картины будущего Джефферсона, всплывшей у нее перед глазами. Отчаяние постепенно охватывало молодую женщину.

— Кафари?

Она взглянула в испуганные глаза Саймона и заметила, как беспомощно расширились его зрачки.

— Я не знаю, что делать, — пробормотала она, обхватив плечи руками. — Джефферсону очень нужны инженеры-психотронщики…

— А Елене нужна мать.

— Я и сама понимаю! — воскликнула Кафари, которой хотелось в бешенстве рвать на себе волосы. — Но даже если я уйду с работы, у нас будет только два года! Когда Елене исполнится четыре, все равно придется отдать ее в детский сад.

— Вот поэтому-то очень важно растолковать ей что к чему, пока она там не оказалась!

— Да как же нам соревноваться с учителями, которые будут талдычить совсем другое?! А ведь ДЖАБ’а в первую очередь изменила именно учебную программу! Теперь мои двоюродные братья и сестры просто не знают, как объяснить своим детям, что им втолковывают полную ахинею. А ведь в детском саду и в младших классах детишки так доверчивы! Представь себе, они приходят домой из школы и заявляют, что все, кто берет в руки ружье или хотя бы держит его дома, — опасные для общества маньяки! Теперь детям фермеров внушают, что нельзя и пальцем трогать ни одно живое существо, даже долгоносика!.. Я попрошу мою двоюродную сестру Онату показать тебе учебник, по которому учится в школе ее дочка Кандлина. Ей всего семь лет, а она уже убеждена в том, что нельзя отнимать жизнь ни у одного живого существа. Даже у микроба! Старшие ребята на фермах уже сталкивались с хищниками и знают, что это ерунда, но малыши в Каламетском каньоне и все городские дети слушают учителей развесив уши.

— Наконец-то и ты начала понимать, что происходит, — проговорил Саймон. — А ведь в больших и маленьких городах растет гораздо больше детей, чем на фермах. Пройдет еще несколько лет, и все будут верить этому бреду. Вот поэтому-то я и хочу, чтобы ты немедленно уезжала. Уезжай, пока не поздно!.. Но, конечно, ты никуда не поедешь! Тогда послушай меня! Если ты сейчас уйдешь с работы, на Джефферсоне внезапно не появится орда инженеров-психотронщиков. Потом ты всегда найдешь другую работу. Посвяти себя на два года Елене. Ей еще рано слушать то, что твердят в джабовских яслях!.. Пару лет мы проживем и на мое жалованье. Оно поступает прямо из штаба Кибернетической бригады, и на него можно рассчитывать. Если джабовцы попытаются прибрать его к рукам, на орбите Джефферсона появится тяжелый крейсер, который заберет нас с дочкой и «Блудного Сына», а Жофр Зелок под дулами его орудий выплатит Конкордату такую сумму, что и он сам, и его потомки будут ходить без штанов. Что бы ни визжала джабовская пропаганда, Зелок прекрасно знает, что с Конкордатом шутки плохи… Люди вроде него, или Сирила Коридана в Законодательной палате, или Фирены Броган в Сенате прекрасно понимают разницу между тем, что они могут болтать, и тем, что они в состоянии сделать. Обрати внимание на то, что от меня никто не требует, чтобы я выключил «Блудного Сына» или вывез его с Джефферсона на первом же корабле. Джабовцы представляют, на какие мысли это натолкнет командование Кибернетической бригады и Окружное командование.

— Но…

— Прошу тебя, не перебивай! Я пытаюсь растолковать тебе, что ни при каких обстоятельствах не лишусь своего жалованья, а твоя зарплата, в сущности, нам не нужна. В этом отношении мы, к счастью, отличаемся от большинства джефферсонских семей. Намного больше, чем в твоих деньгах, мы нуждаемся в том, чтобы ты воспитывала Елену, пока ей не придется идти в детский сад. Через два года ты легко найдешь себе новую работу. Посвяти эти два года нашей дочери!

Саймон прав! Совершенно прав! Необходимо как можно больше оттянуть тот момент, когда Елена попадет в лапы джабовцев!

— Ну хорошо, — прошептала Кафари. — Я увольняюсь.

Саймон облегченно вздохнул.

— Спасибо, — пробормотал он.

Кафари лишь кивнула в ответ, радуясь тому, что уже вечер и скоро можно будет забыться сном.

Кафари готовила Елене завтрак, когда раздался громкий стук в дверь. От неожиданности Кафари пролила молоко. К ним с Саймоном никто не приходил без предупреждения, потому что «Блудный Сын» вполне мог расстрелять незваного гостя. Даже родственники Кафари предупреждали о своем появлении. Кроме того, шла весенняя посевная и все в Каламетском каньоне были очень заняты. В это время года фермеры отправлялись в поля, хлева и загоны еще затемно. Население каньона так поредело, что уцелевшим приходилось работать за троих. Кафари и Саймон, только что усадивший Елену на ее детский стульчик, обменялись удивленными взглядами.

— Кто бы это мог быть? — озадаченно спросил Саймон.

— Сейчас посмотрим, — с озабоченным видом пробормотала Кафари, вытерла полотенцем руки и решительно направилась к двери.

На крыльце она обнаружила высокую остроносую женщину с ротиком, похожим на куриную гузку. Как и полагалось государственному служащему, она довела себя диетой до такой худобы, что напоминала ходячий скелет. Теперь эта костлявая дама взирала на Кафари сверху вниз сквозь стекла очков, заключенных в тонкую стальную оправу, весьма популярную среди джабовских бюрократов. Надевая такие простенькие очки, они всем своим видом старались продемонстрировать близость к простому народу, потому что официальная доктрина ДЖАБ’ы гласила, что все трудящиеся равноправны.

За спиной у женщины переминался с ноги на ногу огромного роста мужчина, смахивавший физиономией на павиана и явно не уступавший силой крупной горилле. Он, судя по всему, не изнурял себя диетами, модными среди чиновников и звезд шоу-бизнеса. Кафари догадалась, что это телохранитель, но до нее не сразу дошло, зачем он появился у ее двери в семь утра.

— Вы Кафари Хрустинова? — ледяным тоном спросила ее тощая женщина.

— Да. А вы кто такие?

— Мы, — сказала женщина, с угрожающим видом дернув головой, — группа, которой поручено заниматься защитой счастливого детства Елены Хрустиновой.

— Защитой ее счастливого детства?!

— Траск, запишите, что у Кафари Хрустиновой пониженный слух, но она не пользуется слуховым аппаратом. Маленькому ребенку очень опасно находиться в одном помещении с таким человеком.

— Постойте! Я вас прекрасно расслышала, но не поверила своим ушам… Да и вообще, что вам здесь надо?! Я не работаю и весь день сижу с ребенком. Ваш закон на меня не распространяется!

— Распространяется! — рявкнула женщина. — Вы что, не читали уведомление, разосланное вчера вечером всем родителям на Джефферсоне?

— Какое еще уведомление? В котором часу его отправили? Мы с мужем прочитали перед сном все сообщения, но ничего такого среди них не было.

— И во сколько же вы их читали?

— В половине одиннадцатого.

— Траск, запишите, что двухлетний ребенок этих родителей по их прихоти вынужден бодрствовать поздно вечером, когда ему уже положено спать.