Утонченник седьмого века,Принявший Греции последний вздох,Ты презирать учился человекаУ самой низменной из всех земных эпох!И справедливо мрамор саркофагаГласил испуганным векам:«Никто друзьям не сделал столько благаИ столько зла — врагам!»Ты был велик и в мести и в разврате,Ты счастлив был в любви и на войне,Ты перешел все грани вероятии,Вином земных блаженств упился ты вполне.И выразил себя, когда, царя над Римом,Не зная, где предел твоих безмерных сил, —С презрением невыразимымНароду ты свободу возвратил!
<1913>
Крестная смерть
Настала ночь. Мы ждали чуда.Чернел пред нами черный крест.Каменьев сумрачная грудаБлистала под мерцаньем звезд.Печальных женщин воздыханья,Мужчин угрюмые слова, —Нарушить не могли молчанье,Стихали, прозвучав едва.И вдруг он вздрогнул. Мы метнулись,И показалось нам на миг,Что глуби неба распахнулись,Что сонм архангелов возник.Распятый в небо взгляд направилИ, словно вдруг лишенный сил,«Отец! почто меня оставил!»Ужасным гласом возопил.И римский воин уксус жгучийНа губке протянул шестом.Отведав, взор он кинул с кручи,«Свершилось!» — произнес потом.Все было тихо. Небо черно.В молчаньи холм. В молчаньи дол.Он голову склонил покорно,Поник челом и отошел.
1911
Фауст
Гретхен, Гретхен, в темной нишеХрама ты преклонена.Гул органа слышен свыше, —Голос: «Здесь ты не одна!»Гретхен, Гретхен! светлый гений!Тайну страшную храня,В час томлений, в час моленийПозабудь, в слезах, меня…Что я могу, — напрасно рвущийОковы грозных, прошлых лет,Вторичной жизнию живущийИ давший Дьяволу обет?Что я могу, — узнавший тайныДуши, и смерти, и всего,Отвергший этот мир случайный,Проклявший бога своего?Одним своим прикосновеньем
