что, по его мнению, он безупречно исполнял все свои сложнейшие в его положении двойного резидента обязанности, но, несмотря на это, ничего кроме нескольких жалких тысчонок за некоторые, впрочем, весьма немаловажные сведения он до сих пор не получал. Прижимистое начальство до сих пор явно его недооценивало. Знай об этом его коллеги — разведчики, они сочли бы, чего доброго, его за этакого иисусика — бессребреника, бескорыстно и самоотверженно, из любви только к делу и только лишь в силу призвания возлагающего свой труд на алтарь отечества.
Человек многоопытный и прекрасный военный специалист, не лишенный способностей к научному прогнозированию, Суэтиро Канэмору, конечно же, не мог не видеть, что проклятая эта война на всех парах катится к своему скорому уже завершению. В неутешительные для него часы подведения итогов и взвешивания шансов обеих воюющих сторон он вновь и вновь приходил к одному и тому же неизбежному для него выводу: вслед за грядущим поражением фашизма в Европе через некоторое время наступит и крах японского милитаризма как на Тихоокеанском театре военных действий, так и во всей Азии.
И никакие чересчур уж громкие рулады патентованных продажных комментаторов о скорой, вот-вот долженствующей наступить победе его, конечно, уже не могли ввести в заблуждение. Нет, нет и еще раз нет! Все эти ныне и во все времена применяемые примитивные методы оболванивания тупых голов явно не для него! Пусть ищут дураков в другом месте, благо их, этих простофиль с широко открытыми ртами, полно везде и в наше время, и в наш «просвещенный», «умный» век.
И если уж на то пошло, так эти не в меру ретивые глашатаи и трубадуры всем этим барабанным треском и грохотом не в меньшей мере обманывают самих себя, в особенности тогда, когда желаемое они так хотят выдать за действительное! А действительное, господа хорошие, состоит прежде всего в том, что, когда закончится эта сволочная война, в ход будет пущена беспрецедентная, бессовестнейшая торговля, спекуляция разного рода бесчисленнейшими заслугами и чинами, полученными «за честно пролитую кровь», выставление напоказ ран, болячек и увечий, потрясание наградами, добытыми, кстати, не столько в результате собственных, личных способностей и талантов, сколько в итоге услужливых усилий бесчисленного сонма льстецов и прихлебателей, а также благодаря снисхождению Его Величества Слепого Случая.
А самая горькая истина заключается в том, что и тогда, во всей этой человеческой комедии, то бишь свистопляске, по-прежнему и в первую очередь будет цениться самая главная и вечная ценность — деньги, тот самый капитал, который вновь выступит мерилом и критерием всего.
Деньги, деньги и еще раз деньги — вот о чем должен прежде всего заботиться сегодня он, пока еще везучий помощник полицейского комиссара порта Сингапур и не менее удачливый разведчик, двойник- резидент, полковник Генерального штаба Страны восходящего солнца и особо доверенное лицо руководителя Управления стратегических служб США генерала Донована, досточтимый и глубокоуважаемый одновременно мистер Суэтиро Канэмору-сан. И еще вот что. Надо прямо признать, что в лице молокососа Дзиккона Нумато судьба, ему явно подбросила еще один подарочек, потому что с появлением этого субчика началась у него, у Канэмору, прямо-таки полоса настоящих жизненных удач! И, право же, как бы там и что бы там между ними ни было, а надо хорошенько побеспокоиться о том, чтобы последние дни их совместного пребывания были окрашены в самые благодушные и розовые тона. Надо сделать все для того, чтобы дни эти остались в памяти Нумато как самые лучшие в жизни. И уж во всяком случае заказываемые в ресторанах самые отменные блюда традиционной японской кухни, изысканнейшие напитки и самые экзотические в тропиках фрукты и овощи — всего этого на столе у них должно быть навалом.
Польщенный явно преувеличенными знаками внимания, оказываемого ему в последнее время резидентом, Дзиккон Нумато относил их на счет своего ловко предпринятого хода — того самого, известного уже читателю донесения начальству, в котором было сообщено о якобы больших заслугах резидента в уничтожении секретной документации на ФАУ-1.
Видать по всему, страх перед возможностью производства этого обещающего быть самым грозным оружия, управляемого камикадзе, у командования УСС был так велик, что в стремлении сорвать его производство оно, это руководство, шло на все, не жалея никаких расходов, в том числе и самых высоких правительственных наград.
Страхи эти, испытываемые командованием, не были безосновательными и все время подогревались получаемыми из японского министерства промышленности и торговли агентурными сведениями о том, что министерство уже якобы приступило к непосредственному, практическому решению этой стратегически важной проблемы. Было известно, что в Японии для производства ФАУ-1 предпринимаются самые энергичные меры — для того чтобы, как заявляли ответственные чины, грозное оружие успеть применить уже в конце этой войны в борьбе с бомбардировочной авиацией Англии и США.
Не совсем уверенный в окончательной порче технической документации на ФАУ-1, которая, хотя и побывала в морской купели, могла все же каким-то чудом в конце концов уцелеть, Канэмору понимал, что его столь неправдоподобно затянувшемуся везению может наступить каюк и что пора поэтому в ожидании худших времен резко менять тактику одновременно в двух плоскостях бытия, то есть сразу в двух сферах его столь многотрудной, неоднозначной деятельности.
И Канэмору не мог придумать ничего лучшего, как попросту брать, хапать все то, что хоть как-нибудь плохо лежит, не стесняясь ни в чем, вплоть до «экономии» отпущенных на вознаграждение местных агентов и осведомителей.
Сколоченный таким образом капиталец, не без оснований полагал Канэмору, позволит ему в дальнейшем после выхода в отставку, обладать хотя бы какой-то относительной независимостью и самостоятельностью во всяком случае такой, чтобы не становиться «во фронт перед каждой вышестоящей чиновной сволочью; чтоб затем, получив такое «законное», заработанное на службе преимущество, и в дальнейшей мирной своей жизни иметь возможность продолжать грабеж в сфере уже мирного бизнеса, где-нибудь в области услуг. И кто знает быть может, став видным заправилой в этом бизнесе, владельцем богатых, например, гостиниц, он в дальнейшем сможет даже заняться общественной и политической деятельностью — выдвинет свою кандидатуру на очередных выборах в местное законодательное собрание и, чем черт не шутит, даже победит!..
Конец всей этой небывалой, слишком затянувшейся нервотрепке наступил только на восьмой день, когда в Сингапуре объявился-таки прибывший за Дзикконом рыбацкий сейнер.
Как выяснилось впоследствии, задержка произошла по весьма прозаической причине: когда по запросу Канэмору из Управления стратегических служб пришла в Джакарту шифровка, судно, выделенное для плавания в Сингапур, находилось в это время в океане, промышляло тупца.
Как только, взяв рикшу, капитан сейнера Рёске Хосино прибыл в особняк к господину Канэмору, хозяин немедленно проводил его в библиотеку, где, коротая время за чтением книг, по обычаю своему пребывал Дзиккон Нумато.
Тут же, не откладывая в долгий ящик, все трое, сообща, договорились о времени обратного отплытия сейнера и обо всем, что было с ним связано, вплоть до выплаты капитану Хосино денежного вознаграждения — в порядке, так сказать, особого, сверхслужебного оклада и помимо долга, добавочного стимулирования работ по проведению весьма важного государственного задания. Канэмору сообщил капитану, что в строгом соответствии с полученными из Вашингтона указаниями сейнер с господином Нумато на борту должен следовать кратчайшим путем через Бенгальский залив в Мадрас, где он, несмотря на нелегкую в военной обстановке дорогу, обязан быть в строго установленный командованием срок.
По окончании переговоров и многократного уточнения всех деталей предстоящего дела Канэмору вручил капитану Хосино заранее подготовленную для него сумму и еще раз предупредил, что безопасность существования господина Нумато на борту сейнера должна быть абсолютной, что, если по пути следования в Мадрас с головы особо государственной важности пассажира упадет хотя бы один волос, ему, капитану Хосино, несдобровать.
Здесь же, не сходя с места, договорились также, что в целях конспирации господин Дзиккон Нумато будет находиться на судне под видом обыкновенного члена команды в должности штурвального матроса.
Капитан, услышав это, кивнул головой и, усмехнувшись, спросил у Нумато, а представляет ли он, в случае чего, как хотя бы выглядит румпель, и сумеет ли высокочтимый господин, если это понадобится, его, этот румпель, хотя бы повернуть?
Засмеявшись, Нумато поспешил заверить капитана, что, как выглядит румпель и как с ним
