В конце июля 1943 г. я командовал резервной группой полка на позиции Малукса. Как-то днем меня вызвали на командный пункт, где мне сообщили, что приговоренный к смерти солдат будет казнен командой, назначенной для проведения расстрела. Получив ужасный приказ на проведение казни, я попросил адъютанта батальона ввести меня в курс дела. Если на меня возлагается ответственность за смерть одного из наших, для облегчения собственной совести я хотел знать, почему солдата приговорили к такому жестокому наказанию.

Мне объяснили, что один солдат из 5-й роты заметил, как другой солдат украл ящик из груза почты на пути во взвод, откуда он для себя лично вытащил сигареты и продукты. В наших рядах было хорошо известно, что кража такого рода представляет собой серьезное преступление в германской армии, за которое может последовать суровое наказание.

Потом, оказавшись на посту вместе с преступником, солдат, видевший кражу, заявил виновному, что он все видел и что тому следует немедленно вернуть все украденное, иначе об этой краже будет доложено. Вор, очевидно опасаясь последствий своего преступления, быстро бросился к пулемету, развернул его на станке и выпустил в очевидца очередь в упор. Затем швырнул несколько ручных гранат, всегда лежавших наготове на расстоянии вытянутой руки от пулемета, и сымитировал ложный бой с русской разведкой, якобы появившейся перед окопом.

Раненый солдат умер не сразу, его доставили на медицинский пункт с тяжелыми ранами в груди и животе, которые оказались смертельными. Однако, придя на время в сознание, он сумел рассказать военному врачу о сути происшествия. Убийцу арестовали, был срочно созван военный суд. В результате преступника приговорили к смертной казни через расстрел. Для исполнения приговора не было недостатка в добровольцах, и взвод из роты, где служил убитый, обеспечил нужное количество стрелков для приведения решения суда в исполнение.

На следующее утро я начал тщательные приготовления к казни. Из штаба полка я получил инструктаж о том, как это должно быть проведено. Армейские правила требовали установить вертикально и закрепить в земле двухметровый столб, подпираемый сзади. Если есть возможность, за столбом на коротком расстоянии должна находиться стена для улавливания пуль. Неподалеку от штаба полка я построил небольшой песчаный бруствер, напротив которого была установлена невысокая опорная стена.

Спокойно собралась расстрельная команда в сопровождении фельдфебеля с пистолетом «люгер» в правой руке. В случае если осужденный не умрет сразу, фельдфебель должен был произвести смертельный выстрел. Как предписывалось правилами, присутствовал военный врач. Я кратко ознакомил расстрельную команду с тем, как должна происходить казнь. Говоря с солдатами, я в поисках каких-либо признаков нервозности или колебания скользил взглядом по лицам тех, кому придется нажать на спуск. Солдаты выполняли мои приказания и молча стояли в строю на отведенных им местах, отставив винтовки.

Казнь была назначена на 15.00. За несколько минут до указанного времени прибыл военный юрист с несколькими чинами из полевой жандармерии. Спотыкаясь и шатаясь, среди них шел осужденный, с пепельным лицом, все еще одетый в серую полевую форму, но без знаков отличия.

Без колебаний жандармы вывели осужденного вперед, где его быстро привязали к столбу руками за спиной, связанными в запястье. Без каких-либо слов на глаза ему была надета повязка и туго завязана на затылке. Затем конвой отошел от осужденного, и капеллан дивизии шагнул вперед и тихо заговорил с ним.

В воздухе повисла тягостная тишина. Осужденный, казалось, напрягся под веревками, которыми был привязан к столбу; его голова упала на грудь, пока капеллан прошептал ему слова, неслышимые расстрельной командой. С фронта, находившегося в нескольких километрах отсюда, до нашего слуха доносились привычные разрывы снарядов и отдельные винтовочные выстрелы. Несмотря на неоспоримую вину осужденного и необходимость выполнения приказа, нами владели смешанные чувства, когда мы оказались перед немыслимой обязанностью стрелять в одного из своих, стрелять в униформу, которую так долго носили все здесь присутствующие.

В моем мозгу проносились разные мысли. Я хорошо понимал, что в другом месте и в другое время этот человек, скорее всего, жил бы полной и продуктивной жизнью и что эта жизнь была у него украдена, как и у миллионов других, прихотью и безрассудством тех, кто находится вне нашей власти. Мои мысли переключились на его семью, его мать, отца, родственников. Я задавался вопросом, узнают ли они вообще об истинной судьбе дорогого им человека, о том, как встретил он свой конец в России. Фронтовые законы суровы и жестоки, и в этом случае приговор мог считаться только справедливым.

Расстрельная команда оставалась напротив связанного солдата. Я обвел взглядом присутствующих и заметил, что все свидетели и участники происходящего устремили свои взоры на человека, которому было суждено умереть. У людей в расстрельной команде были мрачные, усталые лица, лишенные всяких эмоций. Юрист и медик стояли в отдалении, наверняка вне линии огня, сцепив руки за спинами, стерев всякое выражение с лиц. Только фельдфебель с пистолетом в руке выжидающе смотрел на меня.

Я заметил, что смотрю на часы. Ровно в 15.00, как на парадном плацу, из моего горла вырвалась команда: «Винтовки на изготовку – прицелиться залпом – огонь!»

С грохотом пули разорвали грудь осужденного; его отбросило назад к столбу, из ран брызнула кровь. Он рухнул, повиснув на веревках, когда сознание покинуло его, и несколько секунд висел на столбе. Подошел врач, чтобы осмотреть неподвижное тело. Несмотря на тяжесть ранений, он обнаружил пульс и посмотрел