Дюнне, Дэвид Уотерхауз и Джеймс Хьюит. С ними Диана чувствовала себя свободно, поскольку они принадлежали к тому же молодому поколению, что и принцесса, и относились к ней как к обычному человеку со своими проблемами, а не как к «звезде» королевской семьи. Она могла флиртовать с ними, не рискуя получить публичный выговор от мужа, которого здесь не было.

То, что они с Чарльзом так мало времени проводили вместе, сильно беспокоило нас. Обоими, казалось, двигала решимость избегать друг друга. Напряженность в Хайгроуве была особенно заметна в мае, когда камердинер Чарльза укладывал его вещи для поездки в Турцию. Принц собирался туда «с друзьями», и Диана отказывалась общаться с ним.

— Диана, дорогая, мы можем поговорить? — спрашивал Чарльз через дверь спальни.

— Тут нечего обсуждать, не правда ли? — отвечала она.

Все с облегчением вздохнули, когда принц, наконец, уехал с Камиллой Паркер Боулз и ее мужем, а Диана вышла из своей комнаты и включилась в повседневную жизнь дома.

Такие семейные отношения стали обычными во второй половине года. Всем, кто знал супругов, было совершенно ясно, что что–то происходит. Оба достигли той стадии, когда исчезает всякое желание сделать попытку примирения. Они по–прежнему появлялись вместе на публике, но в частной жизни их брак был лишь видимостью. Каждый жил своими заботами, и они даже ели в разных комнатах, когда рядом не было детей.

Взаимное безразличие, если не сказать — отвращение, было настолько велико, что по возвращении из Турции принц отправился прямо в Чиренчестер на игру в поло, а только потом в Хайгроув. Диана, знавшая о его планах, позаботилась о том, чтобы уехать к тому времени, когда он вернется. Вспотевший и уставший после матча и долгого перелета, Чарльз вошел через парадную дверь и спросил, где принцесса. Я ответила, что она возвратилась в Лондон.

— О да, я не подумал, — ответил он.

Муж и жена уже две недели не разговаривали и все больше отдалялись друг от друга.

Подобно многим испытывающим трудности семьям, рядом с детьми Диана и Чарльз старались держаться вместе. Во время каникул Уильяма Диана повезла мальчиков на острова Силли, и Чарльз присоединился к ним, чтобы покататься с сыновьями на велосипеде и верхом. Хотя поездка длилась всего два дня, супруги следовали туда и обратно по отдельности. Диана с детьми была на месте на восемь часов раньше мужа.

— Пожалуй, все это было несколько беспокойным, — сказала Эвелин, описывая мне поездку. — Они даже не пытались заняться чем–либо вместе. Странно было видеть, как они почти не замечают друг друга.

Эвелин выглядела усталой, под глазами виднелись темные круги.

— Ну и каникулы, — пробормотала она, отправляясь спать. — Мне потребуется месяц, чтобы прийти в себя.

В воскресенье Диана уехала в Лондон, чтобы присутствовать на концерте в Барбикане. [Барбикан — район лондонского Сити (в старину здесь находился барбикан — навесная башня стен Сити).] Она опять выскочила через заднюю дверь вся в слезах. Чарльз даже не спустился попрощаться, что было необычно. Как правило, он провожал жену, какой бы расстроенной она ни была.

— Опять плачет… — пробормотал Пэдди, когда принцесса бежала от дома к машине. — Что с ней происходит? Она сведет его с ума.

Я взглянула на уже сидевшую в машине принцессу. Ее глаза покраснели, веки припухли. Мне было жаль эту красивую девушку, пойманную в ловушку, которая постороннему казалась просто сказкой, а на самом деле была настоящим кошмаром. Обладавшая живым, но настойчивым характером Диана не могла объяснить свои трудности и страхи принцу, который просто не понимал таких сложных психологических проблем. Даже мне было трудно переносить эти слезы и мрачное настроение, поскольку эмоции целиком захлестывали ее, Диана могла быть не только слабой и беззащитной, как теперь, но и весьма жесткой, встречая в штыки любые попытки успокоить и поддержать ее. Она плакала из–за отсутствия любви и внимания со стороны принца и в то же время отвергала его чувства, когда он пытался как–то проявить их. Часто бывало, что Диана отворачивалась, когда принц хотел поцеловать ее. Со временем он прекратил эти попытки.

Дружба Дианы с Сарой постепенно сходила на нет, а отношения с принцессой Анной у нее всегда были натянутыми. Среди членов королевской семьи не оказалось никого, кому бы она могла довериться, на кого опереться и кто бы понял ее переживания.

Исключение составлял разве что принц Эдвард, приехавший в Хайгроув после скачек в Аскоте. Он обладал привлекавшими Диану мягкостью и отзывчивостью, а та неуклюжесть, которую он изредка проявлял на публике, была совершенно незаметна.

— Эдвард был робким, замкнутым и добрым, — рассказывал Джеймс, вспоминая то время, когда работал камердинером принца. — Подобно своей матери, он отличался вежливостью и очень высоко ценил труд прислуги. Ему приходилось нелегко в университете, а неудача на флоте, который он решил оставить, только усилила его ранимость. Странно, — добавил Джеймс, — как Эдвард мог быть таким миролюбивым и одновременно таким неловким?.. Он не имел официальных обязанностей в королевской семье. Насколько я могу судить, это был нормальный молодой человек, красивый и чувствительный. Единственное, в чем он нуждался, — это в эмоциональной поддержке окружающих.

Сначала таким человеком стал один из телохранителей, которого он просто боготворил, а затем камердинер. Этот симпатичный темноволосый человек с прекрасными манерами, который был также близок к Диане и принцессе Анне, слыл ужасным повесой и сплетником. Однако его контакты с женщинами оставались исключительно платоническими, чего нельзя сказать о мужчинах. Они с Эдвардом в течение многих лет поддерживали близкие отношения. Правда, на его рассказы не следовало особенно полагаться, поскольку они обрастали дополнительными подробностями в зависимости от количества выпитого камердинером виски с содовой.

Я на протяжении нескольких лет периодически общалась с Эдвардом и довольно хорошо знала застенчивого молодого принца. Серьезный и скованный на людях, Эдвард был одним из самых очаровательных членов семьи. Диана чувствовала потребность защищать его, и в ее обращении к нему («дорогой») слышалось больше искренности, чем по отношению к мужу. Мне всегда казалось, что Диана считает его такой же, как она сама, жертвой королевской фамилии, и находит в этом удовлетворение. Джеймс и другие слуги Эдварда всегда утверждали, что у принца не было особых гомосексуальных наклонностей.

— Он несколько драматизирует события, — иронизировал Джеймс вскоре после своего увольнения со службы при дворе. — Но это естественно.

Членам королевского семейства следовало бы знать, что, несмотря на строгие правила жизни при дворе, их окружала настоящая «мафия» гомосексуалистов. В этой связи я не переставала изумляться отсутствию разоблачений и скандалов.

— Люди бы сильно удивились, узнав, кто состоит на королевской службе, — усмехался Джеймс. — Лучшее определение для них — «разношерстная компания». Это была очень забавная компания… Мы все подвергались смертельной опасности. Такое ощущение, что попадаешь в банду отпетых старшеклассников из закрытой школы.

При дворе служил один чернокожий лакей, который на самом деле был не стопроцентным африканцем, а метисом — максимум, что могла себе позволить королевская семья в этом отношении. Он был очень красив и любвеобилен, и слухи о его похождениях приходилось постоянно пресекать. Полной противоположностью ему являлся человек, которого застали с мужчиной в гараже и который выращивал марихуану у себя дома. Служащих дворца буквально будоражил дух разнузданной сексуальности «всех видов и мастей», а спиртное и сигареты поглощались здесь в огромном количестве.

Любое время считалось подходящим для выпивки. Оглядываясь назад, я не перестаю удивляться, как мне удалось выжить. Из–за расхаживавших повсюду полупьяных людей то и дело что–нибудь происходило. Одни падали с крыши, пытаясь проникнуть в спальни, другие роняли и разбивали дорогой фарфор и хрусталь, несвоевременно запускали фейерверки. Помню нашумевший случай, когда двух лакеев поймали с бруском динамита, причем никто не мог понять, зачем он им был нужен. Об этом ходило много слухов при дворе, но удалось сделать так, чтобы ничего не попало в газеты.