сидеть совершенно спокойно, будто вообще ничего не произошло. Его спокойствие раздражало меня, мне казалось, что со мной происходит что-то страшное. Хотелось вскочить, выбежать на двор и мчаться через луга, охлаждая лицо летним ветром. Конечно, я остался сидеть на месте, сидеть неподвижно, как парализованный, с напряженными до предела нервами. У меня было желание тоже что-то рассказать, о чем-то спросить, но я не решался открыть рот и услышать свой собственный голос. Может, я не смогу сказать ни слова? Болезненно сжималось горло. А этот агентишко сидел, усмехаясь, с полузакрытыми глазами, неподвижный, как скала. В этот момент он был мне отвратителен, и я понимал, почему я ненавидел его: потому что не мог отгадать ни одной его мысли. О чем он думал? Что сейчас прикидывал? А эта его речь, раздражающе обычная, равнодушная, как будто это все его не касалось.

– Значит, Гарнес выезжал из усадьбы в ту ночь… Нет, нет.

– Выезжал, – повторил управляющий. – И никто, кроме меня, в усадьбе об этом не знал. Как только лесничий ушел, Гарнес тихо попросил меня запрячь лошадь. Он хотел выехать. Это было странно. Почему он собрался выехать так поздно ночью? И никто об этом не должен был знать. Почему? Потихоньку вывел лошадь за ограду. Там стояла старая коляска, в нее я запряг лошадь.

– Почему вы взяли именно эту коляску?

– Другую взять было нельзя, тогда стало бы известно слугам и тайна не сохранилась. О том, что хозяин выезжал.

– Он выехал один?

– Один. Я предложил ему поехать с ним. Но он возразил. Сказал, чтобы я ложился спать, а не ждал его возвращения. Гарнес поехал через плоскогорье. Я проводил его взглядом, следил, пока коляска не скроется в темноте. Потом лег спать.

– Заснули?

– Нет, гаснуть не мог. Всю ночь так и не смог сомкнуть глаз, думал о том, что видел и слышал. Понимал, что должно случиться что-то из ряда вон выходящее. Хозяин выглядел ужасно, когда выезжал, был как пьяный. А не пил, знаю точно.

– Вы слышали, когда он вернулся?

– Да. Глухое тарахтенье и шум из конюшни, куда поставили лошадь.

– Как выглядит коляска, на которой он ездил?

– Старая разболтанная двуколка.

– Железная коляска? – спросил детектив. Управляющий усмехнулся.

– Понимаю, что вы имеете в виду, – ответил он. – И я слышал старую сказку, но я не верю в призраков. Может, старая двуколка немного бренчит, но издали ее не отличить от других колясок.

– Значит, мы слышали не ту коляску, – быстро вмешался я.

– О, да, – заметил с усмешкой управляющий, – наверно, другую.

Мы помолчали.

– А может, вы слышали или видели, происходило ли что-нибудь необычное в усадьбе в ту ночь? – наконец спросил детектив.

– О том и речь. Какая-то напряженная таинственность охватила усадьбу. Мне кажется, в любую пору дня и ночи, круглые сутки происходят какие-то необычные вещи. Гарнес и фрёкен вообще изменились, стали совершенно другими, чем были прежде.

– А что вы подумали, когда услышали об убийстве?

– Ничего, – пробормотал управляющий. – Но когда узнал, что вы ходите вокруг и расспрашиваете о коляске, у меня возникло сомнение, и оно не давало мне покоя.

– Я дольше не мог сдерживаться, скрывать то, что знал.

– Я рад, что вы пришли, – сказал детектив.

– Когда вы уезжали из усадьбы и разговаривали с Гарнесом, вы так посмотрели на меня, – сказал управляющий. – Я и подумал… Надо прийти.

Управляющий встал.

– Я не хочу никому делать плохо, – продолжал он. – Я предупредил хозяина, что собираюсь вас посетить.

– Он не пытался вам препятствовать в этом?

– Да. Но когда понял, что все равно не остановит, сказал, мол, все это является только его личным делом.

Асбьёрн Краг задумался.

– Возвращайтесь в усадьбу, – затем сказал он. – Хорошо.

– И прошу передать от меня Гарнесу привет и узнать, когда я его могу посетить, чтобы кое-что выяснить.

– Кое-что выяснить? – воскликнул я вскочив. Асбьёрн Краг поднял руку, останавливая меня этим жестом, а сам продолжал говорить управляющему:

– И можете передать ему, что я не собираюсь раскрывать его личные тайны.

Через минуту управляющий ушел, а мы с Асбьёрном Крагом остались вдвоем.

– Что вы думаете об этом? – спросил детектив.

– Мне кажется, Гарнес в ловушке, – ответил я. – Это ужасное несчастье. Бедный мой друг!