брал у нее ружье, подавал руку. Она не противилась, принимала его помощь – не потому, что ощущала себя слабой и без помощи ей было не обойтись, а для того, чтобы он почувствовал себя ее защитником. Ей доставляло несказанное удовольствие казаться женственной перед лицом мужественного Барбозы. Его тихий, но твердый голос ласкал ей слух, обжигал мозг, окутывал атмосферой гармонии и любви.

Они и не заметили, как пришли домой.

Полковник поджидал их в дверях.

–?Ну что, нашел-таки Лениту? – воскликнул он. И, увидев туго набитый ягдташ, добавил: – Покажи-ка, девочка! Вот это да! В лесу, поди, и птиц-то не осталось! Ай да умница! Мужчиной бы тебе родиться... А может, ты мужчина и есть?

Ленита покраснела до ушей. Полковник и не заметил, что сморозил глупость.

–?Пошли завтракать! У Мандуки, небось, кишка кишке бьет по башке. Надо же, всю ночь на коне скакал, как сумасшедший! Пойдем, пойдем!

Завтрак прошел хорошо, но закончился неприятностью. Когда подали кофе с молоком – непременное завершение сельского завтрака в провинции Сан-Паулу,– в комнату вошла старая негритянка с перепуганным лицом.

–?Помогите, хозяин! – сказала она.– Мария Богра помирает!

–?Где она? Что с ней? – изумленно спросил полковник.

–?Что с ней, не знаю. Она в передней, я велела принести ее туда.

Полковник встал и, прихрамывая, пошел посмотреть. Вид у него был встревоженный. Барбоза и Ленита последовали за ним.

В передней на обитой кожей кушетке, откинувшись головой на выгоревшую красную сафьяновую подушку, лежала молодая еще негритянка.

Дыхание у нее было хриплое, лицо опухшее, шея напряжена. Глаза вылезали из орбит, а зрачки настолько расширились, что не видно было радужной оболочки. Из уголков перекошенного рта текли мутные, липкие струйки слюны.

Полковник приблизился к больной, пощупал ей пульс.

–?Глянь-ка, Мандука! Что это, по-твоему?

Барбоза в свою очередь подошел к страдалице и приложил ей ко лбу тыльную сторону ладони. Лоб был холодный. Он пощупал ей пульс, который оказался слабым, редким, едва ощутимым. Он ущипнул ее, но та, похоже, ничего не почувствовала.

–?Как это началось? – спросил Барбоза негритянку, которая сообщила новость.

–?Ох, хозяин! Мария была на току, молотила, все было в порядке. Вдруг пожаловалась на слабость, встала, пошла, насилу передвигая ноги, начала выкрикивать какую-то чушь. Стала биться головой, изо рта пена пошла, чуть меня не покусала – совсем обезумела. Потом упала, лишилась чувств – вот как теперь. Я велела принести ее сюда да вас позвать.

–?Да... Давно?

–?Только что.

–?Она что-нибудь ела или пила?

–?Поела часа два назад.

–?А что пила?

–?Полчашки кофе выпила.

–?А кофе откуда?

–?Из хижины папаши Жоакина.

–?Жоакина Камбинды, что ли?

–?Да, хозяин.

Барбоза пошел к себе в комнату и вскоре вернулся с флакончиком, до половины наполненным бесцветной, как вода, жидкостью. Попросил ложку – ему принесли. Он крикнул больной в самое ухо:

–?Мария!

Негритянка не отозвалась.

–?Мария! – крикнул он еще громче.

Негритянка попыталась выйти из полуобморочного состояния, в котором пребывала, и поднять голову, но не смогла. Голова у нее снова откинулась на подушку, и несчастная произнесла какие-то бессвязные, нечленораздельные звуки. Из-под ее платья исходил отвратительный запах нечистот.

Барбоза, поняв, что так ему ничего не добиться, протянул флакончик полковнику.

–?Я разожму ей рот ложкой, а вы влейте туда содержимое.

–?Всё?

–?Всё. Это сильная доза рвотного. Сейчас ее вырвет.

Не без труда он просунул ей черенок ложки между зубами и, орудуя им, как рычагом, разжал челюсти.

–?Давайте, отец!

Полковник вылил ей в рот содержимое пузырька.

–?Глотай! – крикнул Барбоза.

Негритянка с силой оттолкнула ложку, которая далеко отлетела, а жидкость разлилась по кушетке и потекла на пол. Проглотить ее она так и не смогла.

–?Не послать ли за доктором Гимараэнсом?

–?Ни к чему, отец. Теперь уже ничего не поделать.

–?Ну, все-таки...

–?Доктор Гимараэнс может приехать только к вечеру, а через час негритянка наверняка умрет.

–?Слушай, Мандука...

–?Я знаю, что говорю, отец. Тут действительно ничего не поделаешь.

Опечаленный, полковник вернулся в столовую. За ним побрели Ленита и Барбоза.

В расстроенных чувствах сели они у окна. Болезнь негритянки повергла их в глубокое отчаяние, лишний раз подтверждая, как много вокруг неведомых напастей.

Они переглядывались, не решаясь произнести ни слова.

Но и молчание, эта гробовая тишина, казалась им невыносимой.

Ее нарушил Барбоза.

–?Отец, Мария Бугра умирает, а знаете, отчего?

–?Боюсь даже предположить.

–?Вижу, вы меня поняли. Она умирает от того же, от чего умерли несколько рабов на фазенде. Ее отравили.

–?Наверно.

–?Не наверно, а точно. Помните, как умирали Карлус, Шику Каррейру, мулат Антониу, Мария Байана?

–?Отлично помню!

–?Не те же ли были у них симптомы, как теперь у Марии Бугры?

–?Ну конечно! Те же самые.

–?Резкое, но скоропреходящее возбуждение, бред, потом почти полный паралич, опухшее лицо, вытаращенные, налитые кровью глаза, расширенные зрачки, невозможность глотать, слабый пульс, озноб, недержание мочи и кала?

–?Точно.

–?Ну так я и не сомневаюсь, что все это – действие сильного и очень распространенного здесь яда – атропина.

–?Очень распространенного здесь яда – атропина?

–?Да. Именно.

–?Атропин добывают из белладонны?

–?И из белладонны тоже.

–?Где же тут взять белладонну? В Бразилии она растет разве что в ботаническом саду.

–?А там знаете что растет? – И Барбоза показал пальцем на обширную равнину, покрытую темным низкорослым кустарником с мелкими листьями и белыми воронкообразными цветами.