столько, что они походили на большое серое облако.

Спустя несколько часов капитан сказал моей дочери: «Сожалею, что сообщу плохую новость. Произошел оползень, который задержит нас на двадцать четыре часа, и нам придется обогнуть мыс Матапан, где море всегда бурное». Он посоветовал мне немедленно прилечь.

Я приняла все меры предосторожности и удобно устроилась в своей каюте, приготовившись к качке, с которой суждено столкнуться, – это был ужасный для меня момент. Я значительное время прождала в своей каюте, где жара была нестерпимой, и, жаждая глотнуть хоть немного свежего воздуха, не выдержав, вышла из каюты с вопросом: «Далеко еще до Матапана?» – «Мадам княгиня, мы прошли его два часа назад», – был, к моему изумлению, ответ.

Потом я поделилась с капитаном: «Море, очевидно, знало, что я на борту, и, будучи в хорошем настроении, пощадило меня». Он искренне посмеялся над моим, как он назвал, «странным тщеславием» и ответил: «Впервые за мою жизнь в этом месте оно не показывает своего нрава».

Я не упоминала ранее, что наше судно было одним из крупных лайнеров, до войны курсировавших между Италией и Америкой, и везло сейчас куда больше беженцев, чем любой из других кораблей. Все каюты были переполнены, даже третий класс. На палубах было полно генералов, офицеров и высокопоставленных лиц всякого рода.

Каждый был рад вернуться в свою страну и послужить ей.

На борту было несколько оперных знаменитостей из Санкт-Петербурга и Москвы. Вечерами они пели отрывки из опер. Субботние и воскресные ночи посвящались ораториям и другой божественной музыке. После полудня они часто давали великолепные концерты, которые на время рассеивали наши унылые мысли о будущем и успокаивали нас.

На тот момент военные новости были очень обнадеживающими. Русские войска перешли австрийскую границу в районе Инстербрюка на Галицийском фронте, ежедневно брали пленных вместе с большим количеством амуниции и военных трофеев.

С некоторыми пассажирами я была знакома лично. Граф Витте, которого я только что встречала в Риме, часто беседовал со мной. Его излюбленной темой была война, и наши мнения в основном конфликтовали. Он говорил: «Россия никогда не победит. Она не может победить Германию, которая готовилась к схватке пятьдесят лет. Мы не сможем отстоять себя за неделю. У вас просто больное воображение, если вы допускаете такую возможность хотя бы на миг». Он был очень прогермански настроен. Он всегда обедал вместе с польским католическим архиепископом Каковским, и они неизменно дискутировали на темы теологии. Я нередко присутствовала при этих разговорах и очень интересовалась их спорами. Граф Витте был мудрым государственным деятелем и отличался огромной проницательностью.

Был на борту и русский князь, выделявшийся странными манерами, которые у него появились во время бегства из Австрии. Вечером, к великому удивлению и забаве его коллег-постояльцев, он надевал смокинг с фланелевой рубашкой, на которой были изображены все его ордена и медали.

Еще одним оригиналом была старая графиня семидесяти лет, всегда одевавшаяся в ранневикторианском стиле. Ее любимыми цветами было голубой и розовый. Волосы ее были очень плохо выкрашены, и в жаркую погоду, которая тогда стояла, краска сочилась из ее прически и извилистыми ручейками стекала по щекам зелеными и коричневыми струйками.

Она всегда носила с собой веер. Как-то днем она пришла ко мне, размахивая им из стороны в сторону, и заявила: «У меня был чудный денек – я была занята флиртом с капитаном», и она каждый раз, встречаясь с капитаном, кокетливо поглядывала на того поверх веера.

Бедный капитан безуспешно пытался ускользнуть от нее, но она беспрестанно преследовала его, и он в отчаянии пришел ко мне и сказал: «Она в самом деле ужасна. Это какой-то фарс!»

Кто никогда не бывал в Греции, а особенно на Корфу, не может даже во сне вообразить себе красоту этого острова. Краски исключительные. Эффекты переливов солнца на мраморных перистилях, многообразие и богатство цветов и вьющихся растений, которые покрывают стены руин своей лозой, персиковые и сливовые деревья – все это представляет изумительное зрелище. На отдалении виднелась хорошо известная вилла Ахиллеон, принадлежавшая германскому императору, а одно время бывшая собственностью злополучной австрийской императрицы.

Когда, наконец, мы достигли Дарданелл, корабль внезапно остановили, и мы увидели приближающийся к нам британский торпедный катер, который приказывал оставаться на месте. К нам поднялись несколько офицеров с катера, чтобы допросить капитана, есть ли на корабле какие-либо германские офицеры, как это случилось с предыдущим пароходом. Так как капитан не говорил по-английски, я исполняла обязанности переводчика.

Эта процедура задержала нас, и штурман, который соглашался провести нас через Дарданеллы, отказался управлять кораблем, так как времени было уже после шести часов вечера, а потому мы бросили якорь в открытом море.

Когда стало известно об этом решении, большинство пассажиров стали возмущаться. Некоторые утверждали, что началась война между Турцией и союзниками, а другие помрачнели и ушли в себя. Ожидалось все самое худшее, что возможно. Капитан безуспешно старался успокоить людей. А море по- прежнему было тихим, как озеро. Мне хотелось, чтобы эти ворчуны взяли с него пример.

Когда я проснулась на следующее утро, мы уже проплывали через Дарданеллы, где с обеих сторон хмуро смотрели крепости. По всему побережью стояли орудия, готовые к стрельбе через минуту.

Наконец, мы добрались до Константинополя и находились лишь в двадцати четырех часах от России – то есть почти дома.

Когда мы сходили на берег, кто-то спросил: «Есть ли среди пассажиров княгиня Барятинская?» Ему ответили: «Да, вот она», и я направилась туда, откуда слышался этот голос.

Меня встретил секретарь российского посольства, который вручил мне 2000 рублей (примерно 200 фунтов золотом), уложенные в небольшую пачку, а также телеграмму от моего свекра, который с нетерпением ждал нас. Как ни странно, единственной телеграммой, дошедшей до семьи, была та, которую я отправила из Бари.

В заливе стоял русский пароход «Царица Ольга», который должен был перевезти некоторых пассажиров и членов российского посольства, которые уезжали в огромной спешке, поскольку война была неизбежна. Мы могли задержаться на берегу лишь на пару часов.

Мне большое удовольствие доставил вид прекрасного Босфора. Это просто одно из чудес света.

Когда мы на следующий день прибыли в Одессу, для нас все было приготовлено в номерах, отведенных для нас губернатором.

И там наш радостный оптимизм был заглушен ужасной новостью о том, что Германия разбила русские войска. Командующий армией, наш друг генерал Самсонов (которого я часто упоминала), погиб на поле брани. Я была буквально потрясена этим сообщением и только через некоторое время смогла прийти в себя.

На следующий день мы встретили графа Витте в церкви университета, где он когда-то учился. Он сказал мне: «Княгиня, разве я был не прав в своем прогнозе?» Я пришла от него в такое раздражение, что ответила довольно резко: «На войне всегда возможны превратности, но поживем – увидим!»

Но его пессимистический настрой меня подавил, и мне хотелось, чтобы его убеждения не были столь крепкими. У меня просто ноги подкашивались при его пророчествах, и я добавила: «Мы не можем проиграть эту войну – наше дело правое!»

Мы покинули порт как можно быстрее, чтобы вернуться в свой родной дом. Как мне хотелось встретить мужа, от которого у меня не было новостей!

Когда мы благополучно доехали до станции Киев, испытав огромное облегчение, что наше путешествие наконец-то завершилось, единственный, кто нас встречал на вокзале, – моя племянница. И теперь сбылось мое предчувствие. Никакая машина нас не ждала, и нам пришлось добираться до дому на простых дрожках, причем лошадь еле плелась. Как и наши машины, все лучшие лошади в городе были реквизированы для нужд фронта.

На всем виднелся отпечаток военного времени. На пути в Киев нам встречались шедшие один за другим на фронт поезда с войсками. Станция была забита солдатами, а по улицам Киева двигались