предприняла меры, не посоветовавшись с ним. Он никогда не одобрял моего вмешательства в служебные дела без его ведома. Но, учитывая мое состояние здоровья, он избавил меня от сцены гнева и решил согласиться с новым назначением. Благодаря основательному курсу лечения, который я проходила в Берлине, мое здоровье продолжало улучшаться.
Через два дня мы уехали, направившись сначала в Санкт-Петербург, а оттуда – в Ташкент, потому что там надо было закончить дела и организовать отправку всех наших вещей в Киев, на новое место службы. Я все еще далеко не восстановила свои силы и часто испытывала приступы головокружения, из-за чего рядом со мной, когда я выходила куда-нибудь, всегда должен был кто-то находиться. За день до назначенного мною срока отъезда из Германии я пошла вместе с мисс Вайз, няней моей дочери, купить подарки друзьям и родственникам в России. Когда мы подошли к Вильгельмштрассе, мисс Вайз зашла в магазин купить что- то для моей дочери, а я, чтобы сэкономить время, стала переходить дорогу, направляясь в другой магазин. Как я уже упоминала, я все еще ощущала слабость, и в приступе внезапного головокружения я поскользнулась на грязной дороге и посреди нее потеряла сознание. Но перед этим я безуспешно пыталась устоять на ногах.
Когда пришла в себя, я ощутила острую боль в ноге и увидела, что лежу на матрасе посреди дороги, окруженная незнакомыми лицами. Кто-то сказал, что меня собираются отвезти в ближайшую станцию скорой помощи, когда, к огромному счастью, меня узнал один из продавцов магазина, куда я направлялась, и вмешался в разговор, сообщив, что я – княгиня Барятинская. Потом он побежал к телефону, чтобы позвонить моему мужу, и на его звонок ответила моя маленькая дочь. Совершенно расстроившись, она бросилась в комнату моего супруга, чтобы сообщить ему эту горестную весть. Тот сразу же сделал все необходимые приготовления для доставки меня домой, и вот тогда я поняла, что боль, которую я почувствовала, придя в сознание, была вызвана тем, что, упав на скользкой дороге, я сломала ногу. Толи сразу же вызвал отличного врача, который наложил гипс. Но конечно, это происшествие спутало все наши планы и не позволило отбыть на следующий день.
Что до мисс Вайз, то она, выйдя из магазина и увидев посреди дороги толпу, ни на миг не допускала, что в ее центре могла находиться я. И, считая, что я уехала домой на такси, нисколько не переживала за меня. И только когда она вернулась домой, там, к своему огромному горю, узнала о том, что произошло.
Прошло какое-то время до того, как мы, наконец смогли отправиться в Санкт-Петербург, где мой муж немедленно получил аудиенцию у императора, который говорил ему о генерале Иванове в очень похвальном тоне. Мой муж серьезно беспокоился о том, как объявить генералу Самсонову о своем внезапном отъезде, но у него был великолепный предлог в свою поддержку – мое состояние здоровья. Через несколько дней мы уехали в Ташкент. И генерал, и его жена были к нам очень любезны, и Самсонов не питал никакого недовольства по отношению к моему мужу за то, что тот покидает Туркестан, хорошо понимая, что мое здоровье имеет самое важное значение. Мы расстались самыми лучшими друзьями, и они проводили нас до станции. Также проводить нас пришли и многие другие, среди которых было несколько самых настоящих друзей, потому что дружеские связи легче завязываются в местах, где общество недостаточно культурное. Многие из тех, с кем мы были близко знакомы, были печальны и унылы, потому что наш дом был единственным частным домом, где вообще можно было отдохнуть.
Был май 1912 года, когда мы выехали в деревню Ивановское Курской губернии – нам нужно было оставить дочь на попечение родителей мужа, – а оттуда направились в Киев, чтобы подыскать жилье, как нас информировали, задача очень сложная для этого города.
Перед тем как продолжить историю, мне хотелось бы совершить небольшое отступление и кое-что рассказать о нашем имении в Курской губернии[19]. Это было родовое имение и по наследству из поколения в поколение переходило к старшему в семье сыну. Мой свекор унаследовал его от своего двоюродного брата, князя Барятинского, чей единственный сын умер очень молодым. Это было огромное имение, охватывающее около 60 000 десятин, или 600 квадратных километров. Это было, по сути, небольшое королевство и датировалось временами правления Екатерины II, но в те времена это был огромный невозделанный кусок земли.
Одна ночь на поезде – и мы сошли на какой-то маленькой захолустной станции, от которой еще проехали шестнадцать километров до имения. Дорога, часто непроезжая, шла через кукурузные и свекловичные поля, потому что основные культуры здесь – сахароносы, и сахар вырабатывали несколько тут же вблизи расположенных заводов. Весьма однообразным, если не сказать монотонным, был этот русский сельский пейзаж, и мы были буквально ошеломлены, когда в поле зрения появился прекрасный замок, расположенный в обширном парке, и мы вдруг попали в царство высокоразвитой цивилизации.
Один из предков Барятинских, прирожденный инженер и архитектор, построил этот дом и разбил огромный парк, пересекаемый величественными аллеями, усаженными различными породами деревьев. Парк был в самом деле восхитительным и содержался с исключительной тщательностью. Дорожки и подъездные аллеи, покрытые золотистой галькой, и низко подстриженные лужайки придавали всему этому атмосферу свежести и порядка. Каждое утро вскоре после восхода солнца можно было увидеть крестьян и крестьянок, одетых в живописные костюмы, занятых чисткой и поливом растений, приведением в порядок дорожек и лужаек, они следили, чтобы ни один увядший лист не омрачил чистоты этих великолепных аллей.
Посреди парка было большое озеро с двумя маленькими островами, на одном из которых располагался небольшой греческий храм, а на другом была построена протестантская церковь, потому что бабушка моего свекра была этой веры. Прекрасная аллея, по бокам которой стояли статуи – копии античных скульптур, вела из замка к озеру, где танцевали на якорях небольшие лодочки.
Парк прилегал к величественному дубовому лесу, который был его продолжением В лесу находили приют многочисленные олени, которые не боялись забредать в парк. Можно было видеть этих изящных созданий, грациозно скачущих в кустарниковых зарослях и заходящих за своей едой под навесы, специально для этой цели построенные, а также служащие укрытием от снега в морозные зимние дни. Время от времени, когда количество самцов выходило за допустимые пределы, устраивалась охота; олени, которых в других обстоятельствах можно было бы приручить, оставались дикими и пугливыми, поэтому охота на них была очень трудным делом, ибо общеизвестна удивительная энергия оленей.
В начале XIX века здание было полностью переделано и реконструировано в стиле ампир в духе эпохи Первой Империи. Планы строительства были составлены знаменитым итальянским архитектором Растрелли, тем самым, который занимался Зимним дворцом в Санкт-Петербурге. Здание было очень внушительных размеров, с двумя крыльями, содержащими большое количество комнат, которых фактически было более двухсот. Паркетные полы (которые, кстати, демонстрировали мозаичную кладку отменного качества), двери и очень много внутренней деревянной отделки были выполнены крестьянами из этой деревни.
Сам дом был подлинным музеем драгоценных вещей: картин, бронзы, скульптуры, мебели и фарфора. Одна комната была декорирована гобеленами знаменитого французского художника Буше. Они были несколько вольными по сюжету, но полными изящества. Не знаю почему, но еще с незапамятных дней существовал обычай держать эту комнату для архиереев, которые останавливались во дворце, так что она стала известной под названием Архиерейской комнаты. И, к нашему великому изумлению, перед приездом одного из этих прославленных посетителей гобелены повернули лицом к стене, чтобы не шокировать владыку или не мешать спокойствию его сна.
Здесь можно было заниматься изучением живописи и наслаждаться картинами великих итальянских мастеров всех школ. В Ивановском находился большой семейный портрет княгини Екатерины Барятинской, урожденной принцессы Шлезвиг-Голыптейнской, работы Анжелики Кауфман, швейцарской художницы XVIII века, репродукции которой, разбросанные по всему миру, так хорошо известны. О самой княгине говорили, что у нее был столь жестокий нрав, что, когда ее управляющему сообщили о ее кончине, бедняга умер на месте от радости!
Среди самых замечательных предметов находился бесценный бронзовый столик работы Гутьере, знаменитого резчика XVIII века, и туалетный сервиз севрского фарфора, подаренный Марией-Антуанеттой, а также ее портрет, подаренный ею самой князю Ивану Барятинскому, когда тот был послом России при французском дворе, с надписью: «Мария-Антуанетта – князю Барятинскому». Еще на одном портрете королева изображена в зловещей тюрьме Тампль с головой, накрытой небольшим черным кружевным
