очках. Он прошел прямо к роялю и сел играть, сказав, что делает это «по пути». Он сыграл романсы Тости, некоторые из которых были совсем новыми в тот момент, фактически еще не были опубликованы. Я сказала ему: «Как прекрасно вы играете музыку Тости!» Он как-то странно посмотрел на меня и произнес: «Я наверняка должен хорошо ее играть!» – и рассмеялся. Потом нам сообщили, что на следующий день ему надо возвращаться в Лондон, где он живет, и я сказала, что очень жаль, что он так быстро нас покидает. Наутро я получила маленький свиток, а открыв его, нашла там романс, который он нам играл, в виде четкой рукописи, на которой было написано «Княгине Барятинской, «Последний романс» от композитора». Очень скоро после этого он стал так популярен, что люди распевали его музыку повсюду на улицах.
В то время года Монте-Карло было очень элитным и модным местом, и все прибывающие с головой уходили в море развлечений. Оглядываясь назад сквозь года, я думаю, что счастье тех дней мы не до конца оценивали, потому что именно в то время там не было никаких признаков страшных несчастий, ожидавшихся в будущем.
Мы встречали много достойных людей, и среди них был покойный король Эдуард, тогда принц Уэльский – всегда учтивый, всеми обожаемый и здесь исключительно популярный. Вечерами в казино можно было увидеть русских великих князей и великих княгинь и нередко монархов и членов королевских семей Европы, а в театре – интересных мужчин и женщин из всех стран. Великий князь Алексей – хорошо известный русский завсегдатай Монте-Карло – тоже бывал там, и, кроме того, великий князь Владимир, великая княгиня Мария Павловна, великий князь Михаил и графиня Торби, у которой в Каннах была резиденция – вилла «Казбек», – названная в честь этой кавказской горы.
Из Канн в Монте-Карло приезжала великая княгиня Анастасия Михайловна (вдова герцога Мекленбурга-Шверина по прозвищу Принц Шарман) – очень красивая и величественная женщина, хорошо известная на Ривьере.
Часто приезжал из Ниццы кронпринц Румынии со своей женой, красавицей принцессой Марией, и по одному случаю великий князь Борис пригласил нас на обед, а после этого мы побывали на выступлении старого Кокелена в «Сирано де Бержераке», всегда великолепного в этой роли. Он был самым удивительным актером своего времени. В Международном Средиземноморском клубе был дан большой бал-маскарад, на который принцесса надела свой национальный костюм и была так прекрасна, что находилась в центре всеобщего внимания.
Позднее в этот же период впервые появилась мадам Режан, в
Зрелище, которое представало перед вами при входе в Hotel de Paris, трудно поддается описанию. Это было похоже на волшебную сказку. Теперь мне нелегко было бы узнать Монте-Карло, настолько он отличался от прежнего. Это совершенно другой мир. Исчезло, умерло или было убито так много людей, что русского общества уже не существует.
Теперь уже нет таких людей, как покойный мистер Гордон Беннетт, владелец «New York Herald». Он действительно был осью, вокруг которой вращалось все в Монте-Карло. У него была отличная яхта под названием «The Namouna».
Я хорошо помню тот день, когда приехал наш знаменитый русский бас Шаляпин и впервые пел в «Дон Кихоте» Массне. Это было настоящее событие в истории Монте-Карло. Все билеты были проданы заранее, и все говорили только о нем. Его карьера была самой экстраординарной. Он пел в монастырском хоре в Казани, когда его услышал один молодой офицер, которого я знала (он жил на одно жалованье), и был так поражен этим чудесным голосом, что увез певца в Санкт-Петербург, где им заинтересовались несколько зажиточных семей. Шаляпин сразу же пошел в Консерваторию, чтобы получить музыкальное и сценическое образование, и за невероятно короткое время достиг вершины в своей профессии.
Он был всего лишь крестьянином и не знал никакого языка, кроме русского, поэтому стал изучать французский и итальянский; через несколько лет он пел перед самой придирчивой публикой в Европе. И вот теперь он – один из величайших и наиболее популярных артистов на оперной сцене, главным образом потому, что его игра так же хороша, как и его пение. За билеты платят баснословные деньги. Один из моих друзей заплатил 1000 франков – огромная по тем временам сумма – за единственное место. Но деньги стоили мало в те дни, когда луидор ценился не дороже булавки. За дирижерским пультом был композитор Массне. Шаляпин был в исключительном голосе и поражал как великолепной игрой, так и костюмом. Успех был огромным, царил беспредельный энтузиазм.
На этот раз наша любимая Россия, похоже, была в апогее своего величия; ее гражданам, а особенно ее артистам, были открыты двери по всему миру, и все процветало. Кто бы мог тогда подумать, что через совсем немного лет там будет такой крах, такое стремительное падение, крушение! Вместе с падением царя рухнуло величие России. Мы вновь увидели Шаляпина несколько недель назад в «Альберт-Холле» в Лондоне, мы услышали тот же красивый голос, которому шумно аплодировали десять тысяч человек, но его волосы седеют, а на лице отчетливо написана тревога. Это наверняка могло быть оттого, что его семья находится в Москве, и его неопределенность в отношении ее должна быть мучительна…
В газетах сообщалось, что Шаляпин пел перед комиссарами во вторую годовщину большевистской революции и будто бы сказал, что никогда не был так счастлив, как в минуты, когда выступал перед вождями народной республики, и как он горд оттого, что поет им. Если это правда, то все так ужасно, когда подумаешь о прошлом! Только за несколько лет до этого я была в опере, когда он пел в «Борисе Годунове» Мусоргского перед императором. Он выглядел и, я уверена,
Одна сцена из того выступления перед императором была особенно патетической – Шаляпин преклонил колено перед его величеством на сцене, когда названивали церковные колокола, и все хоры пели славную мелодию российского национального гимна; публика была поднята на ноги гигантской волной патриотических чувств, было заметно, что сам царь охвачен этим чувством. Когда все закончилось, император послал за Шаляпиным и тепло поблагодарил его в любезной форме, что сейчас, как видно, позабыто.
Потом Шаляпин поехал в Америку, где ему сопутствовали один за другим артистические триумфы.
Как я уже упоминала, в Монте-Карло я болела, а потом отправилась в Ниццу, все еще продолжая курс лечения. Мой муж уехал в Санкт-Петербург, чтобы попробовать получить разрешение покинуть полк, хотя и хотел сохранить свою должность флигель-адъютанта. Я была так больна, что он не мог оставлять меня на продолжительное время, чтобы исполнять свои обязанности в полку. Император со своей обычной добротой с готовностью удовлетворил его просьбу, и муж смог сразу же приехать ко мне в Ниццу. Через несколько дней мы поехали в Рим, где провели чудесную зиму.
Я с трудом могла поверить в происходящее, это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. И все-таки мы были в самом деле в поезде, идущем в Рим. Мечта всей моей жизни – увидеть и отдать дань уважения Вечному городу. К тому же я только что прочла чудесный, хотя и довольно многословный роман Золя под названием «Рим» и находилась под впечатлением, которое город оказал на юного Аббе; оно полностью овладело мною и наполнило меня энтузиазмом еще до того, как я увидела Рим.
Я обожествляла искусство с самого детства, помешавшись на красоте, и Рим был для меня источником чего-то возвышенного, настоящим властителем мира благодаря своему абсолютному величию, судьбоносной истории, а теперь, во времена вырождения, стал стражем-хранителем всех шедевров искусства любого этапа его развития. Я была буквально наэлектризована зрелищем Рима из окна нашего вагона. Когда мы подъезжали к городу, было туманное утро, все как будто было окрашено одной серой краской и выглядело унылым и заброшенным. Железнодорожный вокзал располагался в новом и весьма пестром районе, и «Гранд-отель», в котором нам предстояло остановиться, был там же. Тут были такие же безликие здания, какие можно найти в любом большом европейском городе, с дорогами в их обычном плохом состоянии.
