Пантафолт был мечником, а тагдаше; – копьеносцем.
У первого туловище было мощнее, а естественная броня – даже на вид тяжелее и прочнее. Его череп был более плоским, коротким и гладким, тогда как у тагдаше на вытянутой голове торчали в разные стороны острые выросты, похожие на многочисленные рога. Верхние конечности пантафолта напоминали длинные мечи, а тагдаше второй и третьей парой конечностей мог колоть и пробивать насквозь значительные препятствия. Впрочем, у обоих сегментированные хвосты заканчивались обоюдоострым лезвием, а размеры этих масаари-нинцае Руф оценил в полтора своих роста.
Когда-то, когда Килиан водил его по окрестностям Каина, они ловили в ручье пресноводных крабов, кстати весьма вкусных. Краба было трудно ухватить, потому что спереди он защищался клешнями, а вся поверхность его панциря была усеяна мелкими острыми колючками, и так просто схватить его голой рукой не получалось.
Теперь Руф мог наблюдать исполинских размеров существо, броня которого была утыкана вовсе не маленькими, но тоже острыми шипами. Он живо представил себе, как в бою такое существо – пусть даже случайно – заденет человека. Это будет сплошная рана…
Прикованный к ложу, не зная, что будет с ним в ближайшее время, Руф Кайнен все равно оставался воином и командиром. И потому в первую очередь он оценивал боевые качества своих хозяев.
Эти существа вызывали восхищение.
Они двигались легко и грациозно, их движения были так размеренны и плавны, что могли даже показаться медлительными. Впрочем, терпение – обратная сторона стремительности. Горе тому, кто недооценит подобного противника.
Руф вообще не видел возможности противостоять воинам аухканов (именно так называл свой народ Садеон). Исполинские размеры, невероятная Мощь, совершенно иной способ мышления и абсолютное хладнокровие – все это делало масаари-нинцае совершенными солдатами и идеальными убийцами.
Увидев их, Кайнен уже не размышлял о том, кто разгромил армию Омагры и уничтожил палчелоров столь страшным и жестоким способом.
Если их хотя бы несколько сотен и они жаждут захватить плодородные земли Рамора и установить здесь свое владычество – у мира едва ли существует хотя бы ничтожный шанс на спасение.
Впрочем, аухканы были вполне дружелюбны с человеком, хотя наверняка он представлялся им слабым, жалким и отвратительным – ведь его тело не было покрыто восхитительной броней, а ногти и зубы выглядели до смешного уязвимыми по сравнению с тем оружием, которым природа (боги?) снабдили масаари-нинцае.
Скорее уж он походил на Созидателей, однако Руф был твердо уверен в том, что и создавать шедевры, подобные тем, что подробно, но безуспешно описывал ему Садеон, он не сможет.
И Руф вынужден был признать, что свирепые
аухканы уже проявили терпение и благожелательность, на которые вряд ли будет способен человек, случись ему захватить беззащитное, но уродливое и странное существо. Масаари-нинцае терпеливо ожидали Садеона, который возился с телом Руфа, всякий раз сообщая, что дела обстоят все лучше и лучше. Они с интересом разговаривали с человеком, и хотя общего было крайне мало, но оно все же нашлось. Ведь он был солдатом, и порой ему казалось, что они относятся к нему как к своему товарищу по оружию, только искалеченному и изуродованному на поле битвы.
Намного позже Руф узнал, что таких инвалидов действительно окружают заботой и вниманием; и если раны настолько тяжелы, что воин не пригоден к дальнейшей службе, то его поручают крохотным Созидателям, которые кормят и обслуживают беспомощного великана.
После долгих и неудачных попыток произнести имя пантафолта и вслух, и мысленно, Руф, отчаявшись, окрестил его Шанаданхой. А тагдаше после такой же безуспешной борьбы с языком и разумом человека получил имя Шрутарх. Кажется, это развлекало их, и они не обижались.
Имя человека вызвало у них противоречивые чувства. Первая часть далась им легко, но слово «Кайнен» упорно сопротивлялось. Сошлись на золотой середине. И вскоре он перестал вздрагивать, когда слышал у себя в мозгу тихое шипение и скрежет:
– Рруффф…
Но чаще они называли его Двуруким. Это было отнюдь не оскорбление, а всего лишь констатация факта.
– Рруффф, – сказал Садеон, – сегодня у тебя великий день. Ты выйдешь на солнечный свет и увидишь себя.
Два великана подошли к его ложу и короткими взмахами верхних конечностей отсекли ткань, которая крепила «колыбель» Руфа к стенам пещеры.
(Он давно уже определил, что покоится в какой-то исполинской колыбели, сплетенной из тончайших, очень мягких и прочных нитей. Садеон любезно сообщил, что это простейшая ткань, которую создают пряхи вопоквая-артолу, самые маленькие из всех аухканов. Такой же материей, только гораздо более тонкой и немного клейкой, были перевязаны раны человека. Если Руф правильно понял шетширо-циор, то сама материя не давала им воспаляться. Впрочем, все это было еще слишком сложно для его бедных мозгов.)
Итак, воины взяли «колыбель» и понесли ее к выходу из пещеры.
Они шли медленно, останавливаясь через каждые два-три полета копья. Садеон ни на шаг не отставал от Руфа и щебетал не умолкая, стараясь втолковать, что дает ему возможность постепенно привыкнуть к свету после столь долгого пребывания во тьме. Ведь, совершенно серьезно сообщил Созидатель, будто удивительную новость, глаза Двурукого не способны затягиваться темной пленкой и могут пострадать, если переход от мрака к свету будет слишком резким.
Кайнен не выказывал нетерпения. Он слишком много времени провел в недрах горы, чтобы теперь волноваться из-за каких-нибудь нескольких литалов.
