больших палатах. А в эту ночь мне сделали операцию: удаление косточек с наложением гипса. Те самые девушки, которые оказывали нам первую помощь, в бараке были медработниками белогвардейского госпиталя (бывший Красносельский). В нем много лежало раненых солдат деникинской армии. Вскоре из большой палаты я был перенесен в палату вытяжных аппаратов. По окончании гипсования сестра сказала: «Теперь все будет хорошо, господин Крестьянский», и показывает мне дощечку с надписью: «Крестьянский 275-й маршевой роты Дроздовского полка». Я промолчал, ничего ей не ответил, только посмотрел на нее и закрыл глаза. В аппаратной палате кроме сестры никого не было. Я подумал: стало быть, так было нужно, я ее любезно поблагодарил от имени всех наших раненых за оказанную нам первую медпомощь в бараке и в госпитале. Она смущенно улыбнулась и тихо сказала: «Если только не шутите». Я ответил: «Нет». – «И вам наше большое спасибо за освобождение нас. Если нет секрета, скажите ваше имя. Меня зовут Надежда Николаевна Кукуева, прошу, не забывайте, господин Крестьянский», – ответила она. Я медленно закрыл глаза, кто-то вошел в палату. Кукуева спросила: «Господин Крестьянский, что с вами, вам плохо?» Я вспомнил дом 7, что стоит у Яузского моста, и маленький бульвар, куда по воскресным дням я и мои братья и товарищи ходили пить чай и играть на бильярде. Я старался не терять надежды на излечение тяжелых ран и возвращение в родную Москву. Да и сестра сказала: «У вас теперь есть надежда, и будет хорошо. Одна наша к вам просьба: забудьте на время свою фамилию. Вот ваша история болезни, которая висит на кровати: рядовой Крестьянский 275-й маршевой роты. Прошлой ночью наша Красная Армия и конница Буденного отступили. Оставили Ростов и Нахичевань. Деникинская армия заняла Ростов. Больных и легко раненных солдат Красной Армии сегодня срочно из госпиталя эвакуировали. Тяжело раненные оставлены в госпитале ввиду сильных морозов». Сестра строго меня предупредила: «Сейчас в эту палату положат троих казаков, помни: господин Крестьянский 275-й маршевой роты».

В течение ночи госпиталь был переполнен тяжело раненными деникинскими солдатами. Оставшиеся солдаты нашей армии частью были зарублены, а другие выброшены из госпиталя на мороз. Кровати занимались ранеными солдатами деникинской армии. Солдаты и офицеры Дроздовского полка проверяли палаты, не осталось ли в госпитале солдат Красной Армии. Солдаты-деникинцы из наших прикроватных тумбочек забирали хлеб, сахар, который и так был большой редкостью. И я в эту минуту сообразил, как только в палатах госпиталя появились деникинцы, подумал: вот почему Н.Н. серьезно меня предупредила – при появлении деникинцев укройся, закрой глаза и будь без памяти, иначе нас могут разоблачить, и мы вместе погибнем. Я день и ночь твердил, чтобы не забыть, – Крестьянский 275-й маршевой роты. Как только я узнал от Н.Н., что деникинцы из палат госпиталя выбрасывали на мороз с отрубленными головами, руками солдат Красной Армии, от страха и боли закрыл глаза, затаил дыхание, лежал день за днем в напряженной тревоге, ожидая смерти, которая долгое время кружилась над головами многих наших товарищей, лежавших прикованными к госпитальным койкам. Прошло не так много времени, но нам показалось это вечностью. Красная Армия, конница Буденного разгромили деникинские войска, сгруппировались под Ботайском, Ростовом и Нахичеванью.

Деникинские войска сбежали, а из госпиталя сбежал весь старший медперсонал. Они забрали медикаменты, продовольствие. Санитары, няни, медицинские сестры. Надежда Николаевна вошла в нашу палату, в которой было четверо раненых, для очередной утренней перевязки. Лежавший в углу командир эскадрона всегда спрашивал о фронтовых делах сестру, няню или санитаров. Сестра Н.Н. сказала: «Я не хотела вас и себя огорчать, но должна сообщить печальную новость: наши отступили. Красная Армия снова захватила Ростов, Нахичевань». Лежавший в углу палаты командир эскадрона деникинской армии (фамилию я не помню) с волнением заговорил: «Сестрица, милая, помогите, помогите мне скорей умереть». – «Зачем вам умирать? Вы еще молоды, вас ожидает хорошая жизнь». – «Нет, все равно солдаты Красной Армии или казаки конницы Буденного придут в госпиталь и всех нас, солдат Белой армии, уничтожат». – «Успокойтесь, эскадронный командир, вас никого не тронут, солдаты Красной Армии глубоко сознательны и с ранеными, кто бы они ни были, не учиняют расправы, жестокости, в госпитале тем более».

Кроме тяжелых ранений, у меня было обнаружено двухстороннее крупозное воспаление легких. После окончательного разгрома деникинцев и им подобных полчищ в первой половине марта 1920 г. Конная армия и автоброневой отряд возвратились в Ростов. Из Ростова Конная армия и автоброневой отряд уходили на польский фронт для ликвидации войск Пилсудского панской Польши, которая занимала Украину. С каждым днем самочувствие мое улучшалось. Сращение костей шло хорошо. Врачи обещали скоро освободить меня от вытяжного аппарата. Двухстороннее воспаление легких постепенно проходило. Кризис миновал, все стало хорошо. Врачи и сестра нашего отделения Н.Н. Кукуева, делая нам перевязки, радовали меня, говорили, что раны заживают, здоровье улучшается. «Осталось еще немного, и мы вас эвакуируем в Москву. Я адрес дам, и вы побываете у моей мамаши, надеюсь, и мы скоро вернемся в Москву». В конце апреля 1920 г. из госпиталя начали эвакуировать раненых, т. к. прибывали все новые и новые раненые из Киева, с украинского и польского фронтов. С первым санитарным поездом и я был эвакуирован в Москву. Как сейчас вспоминаю сообщение Н.Н. о моем эвакуировании. Сколько у меня было радости! День был солнечный, в вагоне было тепло, светло. В эвакуации нас из госпиталя принимала активное участие Н.Н. Кукуева – сестра хирургического отделения. Перед отъездом я спросил тихонько Н.Н.: «Скажите, под какой фамилией вы меня эвакуируете?» – «Крестьянский Д.Н. 275-й маршевой роты остается до тех пор, пока не будет выписан из госпиталя». Уходя из вагона, Н. Н. двоих из нас, ею спасенных, расцеловала и пожелала счастливого пути, скорейшего выздоровления.

Санпоезд из Нахичевани отправился поздно ночью. Вместо Москвы, как нам говорили, санитарный поезд прибыл в Саратов. С поезда нас погрузили на два парохода, на которых мы плыли до Самары. По пути в Самару один из наших пароходов наскочил на какой-то металлический предмет, которым в пароходе пробило дно носовой части. Скоро нижняя часть парохода стала наполняться водой. Пароход постепенно погружался в воду. Среди раненых на пароходе поднялась паника. Катастрофа произошла ночью. Раненые, находящиеся в нижней части парохода, погибли. Об этом рассказали очевидцы, которым удалось спастись. Это в основном были раненые, которые могли ходить и находились в верхней части парохода. Они были погружены на пароход, который пришел на помощь. Частично погрузили и на наш пароход. Шум не смолкал до самой Самары. Одни говорили: «Нас нарочно всех хотели потопить». В Самару приплыли на третьи сутки. Выгрузили с парохода и поместили в эвакогоспиталь. Всем сменили повязки. На второй или третий день из Самары эвакуировали санпоезд в Оренбург. Из Оренбурга – в Ташкент. В пути следования на наш санпоезд недалеко от Ташкента напала банда басмачей. Остановили поезд, забрали все продукты, медикаменты, белье, обмундирование. Машиниста и помощника машиниста забрали с собой. Так наш поезд простоял до поздней ночи. Утром пришел второй паровоз и подвез санпоезд до первой станции. В Ташкент прибыли на следующей день, к вечеру были в ташкентском госпитале недалеко от Воскресенского базара. Разместили нас на первом этаже. Постельное белье грязное, от матрацев пахло гнилой травой, подушки из свалявшегося хлопка, от которого исходил разложившийся запах падали. Встретили нас очень плохо. На душе у нас стало тревожно, невольно вспомнили человеческое отношение Надежды Николаевны, которая оказывала нам первую медпомощь. По пути в Ташкент, лежа в купе, вспоминали, каким чудом мы остались в живых. «Это все благодаря нашей медсестре Н.Н. За каким чертом везут нас в такую даль?» Медсестра, сидевшая рядом с нами, слушая нас, сказала: «Ташкент, говорят, город хлебный, а в Москве хлеба нет, голод, и поэтому всех раненых направляют сюда».

Госпиталь, в который нас положили, был переполнен разными больными, преимущественно местными больными с самострелами и с другими заболеваниями вплоть до тифозных. Прошло не так много времени, меня освободили от гипсовой повязки. Сняли гипс, ногу положили в металлическую шину и разрешили понемногу ходить на костылях. Мой товарищ по несчастью – бывший командир эскадрона (фамилию не помню) конной бригады тов. Книги. После третьей перевязки он почувствовал себя плохо. Он был ранен в правую руку и левую ногу. Лицо у него сделалось бледное, я спросил: «Что с тобой?» Он сказал: «Мне сделали во время перевязки укол, чтобы не так было больно, боль усилилась. Дежурный сказал, надо терпеть». На следующее утро унесли в перевязочную, и больше я его не видел. Сестра сказала, что он отправлен в палату для тяжелобольных. Я всяческими путями старался узнать, что же с ним случилось, но так и не выяснил. В металлической шине я проходил дней пятнадцать, а может, и больше, потом сняли, разрешили понемногу наступать. Из госпиталя тех, у кого зажили раны, немедленно эвакуировали в губернские города, ближайшие к месту жительства. Раны мои заживали хорошо, сращение костей шло нормально – так говорили врачи, но имеется небольшое смещение костей на три-четыре сантиметра.