должно было в течение какого-то времени сосуществовать со «старым обществом» и его государством, платить последнему налоги и продавать этому обществу товары на обычные деньги.

Оуэн обходил важнейший вопрос о том, каким образом, от кого получат общины исходные средства производства, в том числе землю. Его иногда можно понять в том наивном смысле, что средства производства будут безвозмездно переданы общинам государством или разумными капиталистами. Но в другом месте он более реалистично говорит, что членам общины придется «оплачивать проценты на капитал, потребный для того, чтобы дать им работу». Выходит, от капиталистов общинам избавиться не удастся. В лучшем случае общины могут сохранить при себе предпринимательский доход, поскольку сами будут управлять производством, но ссудный процент — отдай!

Система Оуэна утопична и потому полна противоречий и непоследовательностей. Общая причина этого нам известна: незрелость классовых отношений исключала для утопистов возможность разработать действительный путь переустройства общества. Для этого надо было понимать историческую роль рабочего класса, понимать необходимость и закономерность социалистической революции. Такое понимание было объективно невозможно для Оуэна, как и для других утопистов.

Но без их ошибок, как и без их достижений, был бы невозможен тот прогресс в общественной науке, который уже при жизни Оуэна привел к возникновению марксизма.

Экономические трудности Англии после наполеоновских войн, первые фабричные законы и профсоюзы, утверждение рикардианства и агитация Оуэна — такова социально-экономическая и идейная обстановка, в которой выступают люди, впервые сознательно выражающие в политической экономии интересы рабочего класса.

В истории политической экономии их роль определяется тем, что они, в противовес буржуазным «наследникам» Смита и Рикардо, попытались сделать из учения классиков прогрессивные, антибуржуазные выводы. Они были порой больше экономистами, чем Оуэн, и пытались развивать рикардианскую систему в более строгих научных формах.

Наиболее заметным в этой группе был Томас Годскин, которому принадлежат замечательные мысли о природе капитала, об отношениях капитала и труда, о тенденциях нормы прибыли при капитализме. Главные его сочинения вышли в 1825 г. («Защита труда от притязаний капитала») и в 1827 г. («Популярная политическая экономия»).

Социалисты принимали трудовую теорию стоимости в том виде, какой ей придал Рикардо. Они доводили до логического конца и основной вывод из нее. Стоимость товаров создается только трудом. Следовательно, прибыль капиталиста и рента лендлорда представляют собой прямой вычет из этой стоимости, естественным образом принадлежащей рабочему. Сделав этот вывод, они увидели в классической политэкономии противоречие: как же она может, основываясь на таких принципах, считать в то же время естественной и вечной систему капитализма, эксплуатацию труда капиталом?

Маркс вкладывает в уста пролетарским противникам буржуазных политэкономов следующую тираду: «Труд есть единственный источник меновой стоимости и единственный активный созидатель потребительной стоимости. Так говорите вы. С другой стороны, вы говорите, что капитал — это все, а рабочий — ничто, или что рабочий представляет собой просто одну из статей издержек производства капитала. Вы сами себя опровергли. Капитал есть околпачивание рабочего — и больше ничего. Труд есть все».[199]

Эту «речь» можно продолжить примерно так. Вы, говорят социалисты буржуазным политэкономам, утверждаете, что без капитала труд не может производить. Но ведь в вашем представлении капитал — это вещь: машины, сырье, запасы. В таком случае капитал совершенно мертв без нового живого труда. Как же капитал может претендовать на прибыль, на долю созданной трудом стоимости, если он только вещь? Значит, он претендует не как вещь, а как некая социальная сила. Что это за сила? Это частная капиталистическая собственность. Лишь в качестве частной собственности, выражающей определенное устройство общества, капитал приобретает власть над трудом. Рабочему надо есть и пить, а для этого ему надо работать. Но работать он может только с разрешения капиталиста, при помощи его капитала.

Почти дословно так и говорит Годскин в том месте, о котором Маркс заметил: «Здесь, наконец, правильно схвачена природа капитала».[200] Это значит: здесь есть понимание капитала как общественного отношения, которое сводится к эксплуатации наемного труда.

Подобно Оуэну, эти авторы считали, что обмен между трудом и капиталом происходит в нарушение закона трудовой стоимости. Они справедливо отвергали экономическое обоснование прибыли буржуазной наукой, но не могли дать вместо этого подлинно научный анализ. Поскольку прибыль на капитал не умещалась в их системе в рамки «естественных» экономических законов, им приходилось для объяснения прибыли обращаться к насилию, обману и другим неэкономическим факторам. Вследствие этого и обоснование смены капитализма социалистическим строем приобретало у них во многом этический характер: должна быть восстановлена справедливость. Суть справедливости заключалась в том, что рабочий должен получать полный продукт своего труда.

Этому «полному (неурезанному) продукту труда» была суждена долгая жизнь. Требование это с самого начала было утопическим: даже в развитом социалистическом обществе трудящиеся не могут получать «полный продукт» в свое личное потребление, так как тогда не оставалось бы средств на накопление, общественные нужды, содержание аппарата управления, престарелых, малолетних и т. п. Суть дела при капитализме заключается в наличии особого класса эксплуататоров, безвозмездно присваивающего прибавочный продукт, а не в том, что рабочие не получают полный продукт труда. Тем не менее в 20-х и 30-х годах XIX в. этот лозунг имел прогрессивное значение, так как содействовал борьбе рабочего класса, которая только еще начиналась. Другое дело — через полвека, когда Марксу пришлось критиковать германскую социал-демократию за использование в совсем других условиях этого утопического, ненаучного лозунга.

Ко времени переезда Маркса в Англию (1849 г.) британская социалистическая литература насчитывала три десятилетия и была представлена многочисленными сочинениями. Маркс продолжал в последующие годы ее пристальное изучение, начатое им в Брюсселе. Труды этих английских социалистов, как и идеи Сен-Симона, Фурье и Оуэна, образуют то наследие предшествующих мыслителей, которое было использовано Марксом при создании его революционного учения об обществе.

«…Первоначальный социализм, — писал В. И. Ленин в статье „Три источника и три составных части марксизма“, — был утопическим социализмом. Он критиковал капиталистическое общество, осуждал, проклинал его, мечтал об уничтожении его, фантазировал о лучшем строе, убеждал богатых в безнравственности эксплуатации.

Но утопический социализм не мог указать действительного выхода. Он не умел ни разъяснить сущность наемного рабства при капитализме, ни открыть законы его развития, ни найти ту общественную силу, которая способна стать творцом нового общества».[201]

Эти великие задачи были решены марксизмом. Маркс и Энгельс превратили социализм из утопии в науку. Для этого было необходимо, взяв из утопического социализма его прогрессивную, революционную сторону, преобразовать и развить ее на основе высших достижений общественных наук первой половины XIX в. Такими достижениями были немецкая классическая философия и английская классическая буржуазная политэкономия. Учение марксизма выросло из критической переработки всей суммы идей, развитых в общественных науках самыми передовыми мыслителями предшествующей эпохи.